AI разбирается, что мешает предметам искусства стать полноценным финансовым активом

•  
  Иллюстрация создана ИИ-моделью ChatGPT 4о по запросу ARTinvestment.RU

Как помнят наши постоянные читатели, на юбилейной конференции Christie’s Art+Tech Summit 2025 в Нью-Йорке один из спикеров (арт-дилер по роду занятий) безапелляционно поделил предметы искусства на «активы» и «вместилища ценности». Чем и вызвал наше справедливое возмущение: внутренняя ценность по определению является одной из составляющих актива (другими словами, деление вышло совершенно невежественным; впрочем, арт-дилерам в общей массе это невдомек). Однако обсуждение данной фразы не ограничилось кулуарами конференции и отдельной рецензией AI — но стало причиной недюжинной активизации международной арт-общественности в социальных сетях.

Так, известный арт-обозреватель Марион Манакер (в прошлом — основатель блога Art Market Monitor, ныне — колумнист интернет-издания Puck) посвятил упомянутому факту отдельный пост, задавшись глобальным вопросом: а является ли искусство активом в принципе? Приведем главную мысль автора: «Мы привыкли <в последние десятилетия> называть искусство активом. Но не бездумный ли это тезис? Как отметил Тад Смит на конференции Christie’s, искусство все еще не стало полноценным финансовым инструментом — не из-за отсутствия желания, а из-за отсутствия самой инфраструктуры: ликвидности, единого понимания стоимости, предсказуемого ценообразования. Искусство сопротивляется этим попыткам. Его ценность не просто хранится — она проецируется: через контекст, нарратив и культурную значимость. Именно здесь и живет парадокс. Если мы будем обращаться с искусством только как с активом, мы рискуем лишить его той ауры, которая и делает его ценным».

Мнение почтенного Манакера — не просто знающего человека, но «системного» журналиста арт-рынка — не простое наблюдение, а симптом. Другими словами, Марион не будет писать чего-то, что не согласовано «наверху» (мега-галереями, ведущими аукционами и топ-коллекционерами — в зависимости от вашей погруженности в конспирологию). Кроме того, маститому арт-журналисту хорошо известно, что внутри Sotheby’s и Christie’s предметы искусства сотрудники обязаны называть именно «активами» (англ. Assets) — и никак иначе (вплоть до штрафов персонала). Делается это, впрочем, не столько с верой в финансовую ценность продаваемого предмета — сколько с целью устранения личной привязанности и эмоциональной оценки. А упомянутый автором Тад Смит, заявивший со сцены о «сопротивлении искусства попыткам ценообразования», имеет к предмету отношение весьма косвенное: его инвестиционный фонд 1RoundTable Partners никогда не вкладывал в традиционное искусство, зато активно инвестировал часть из доверенных пайщиками $2 млрд в искусство цифровое (например, в NFT-студию Yuga Labs — ранее выпускавшую изображения скучающих обезьян, а после уволившую половину персонала).

Итого: один (арт-дилер) говорит о предмете, совершенно в таковом не разбираясь; другой (управляющий фонда) — уж лучше бы молчал, учитывая отрицательную доходность его цифровых вложений; третий (известный арт-журналист) ставит под сомнение финансовый потенциал искусства — тезис, явно одобренный извне. Как неоднократно отмечалось в материалах AI, в последние годы на международном арт-рынке, переживающем кризис, действительно уменьшилось количество материалов об арт-инвестициях — другое дело, что инвестиционный потенциал предметов искусства никуда не исчез, просто круг стратегий продавцов искусства повернулся в сторону эмоциональной мотивации — в неспокойные времена приобретение в стиле «необъяснимо, но нравится» кажется международному арт-рынку спасительным вариантом.

Суммируя все факты, считаем правильным уделить этой теме отдельный материал, разобравшись вместе: может ли искусство действительно считаться активом и что мешает ему им стать?

Начнем с сухих формализованных определений. С финансовой точки зрения активом принято считать любой ресурс, обладающий следующими характеристиками:

• ожидаемой доходностью: актив способен приносить регулярный или потенциальный доход;

• ликвидностью: актив можно быстро превратить в деньги с минимальными издержками;

• прозрачностью оценки: стоимость актива поддается понятному и общепринятому определению;

• юридической отчуждаемостью: актив можно продать, заложить, передать по наследству;

• функцией хранения ценности: актив сохраняет покупательную способность и служит защитой от инфляции.

Классические примеры активов — это ценные бумаги (акции, облигации), недвижимость, банковские депозиты. Более сложные активы представлены вложениями в частные компании, игрой с деривативами или долями в инфраструктурных объектах. У всех них есть одно общее свойство: они встроены в развитую систему оценки и оборота капитала. Другими словами, они «говорят» на языке инвестора.

Получается ли у искусства поддерживать этот «разговор»? Для ответа на этот вопрос поочередно сравним характеристики актива применительно к предметам искусства:

• Доходность.

Искусство не приносит владельцу регулярного дохода. Скульптура по итогам года не выплачивает владельцу дивидендов, а картина не оплачивает аренду гвоздя в стене. «Доходом» искусства является потенциальный прирост стоимости при его перепродаже. А поскольку средний срок владения предметом измеряется десятилетиями, мы говорим о крайне отложенной прибыли.

• Ликвидность.

Произведение искусства сложно реализовать по рыночной цене в момент принятия решения о продаже. Аукционы проходят строго по сезонам, галереи не выкупают произведений обратно, частные сделки затягиваются на месяцы из-за проверок провенанса. Продавец вынужден искать покупателя «вручную», что резко снижает оперативность (а вместе с ней — и стоимость актива).

• Прозрачность.

Даже внутри профессионального арт-сообщества нет универсальной формулы оценки предметов искусства. Крупные компании пользуются своими моделями, алгоритмы которых не раскрываются (доверие здесь формируется и поддерживается именами статусных клиентов). У оценщиков-одиночек стоимость произведений искусства часто формируется субъективно — на основе сравнений с парой-тройкой аналогичных продаж (без учета спекулятивной наценки аукциона). Как итог — отсутствие централизованного реестра цен, множественность критериев и субъективный фактор делают оценку искусства в сознании обывателя гаданием на кофейной гуще.

• Юридическая отчуждаемость.

В большинстве случаев передача права собственности происходит вне публичного реестра, без обязательной сертификации. Более того, предметы искусства могут быть связаны с реституцией, претензиями наследников, международными запретами на вывоз (а с недавнего времени скачущими взад-вперед торговыми пошлинами) — что ограничивает юридическую «чистоту» актива.

• Функция хранения ценности.

Вот здесь искусство выглядит убедительнее: оно действительно может выступать «вместилищем ценности», особенно на длинных отрезках времени. Как и золото, оно материально, невосприимчиво к девальвации валют, передается по наследству и в ряде случаев дорожает пропорционально инфляции. Но здесь имеется ряд оговорок: в отличие от золота, у искусства нет единицы измерения (например, унции), а его ценовые индексы не фиксируются дважды в день — как при открытии и закрытии «золотых» бирж. Однако главный тормозящий фактор кроется в определениях: искусство формально не признано в международной практике защитным активом (или «активом-убежищем» — с англ. Safe Haven) — то есть активом, стоимость которого не падает, а даже увеличивается в периоды экономической неопределенности и рыночных потрясений.

Читатель со стажем справедливо возразит: из ранних материалов AI следует, что с искусством в инвестиционном портфеле крайне выгодно пережидать кризис — оно сродни сосуду, который позволяет не расплескать сбережения, сохранив (с учетом инфляции) вложенные средства до момента нового роста рынка. Все верно, однако данная константа является таковой лишь по факту — причем, нередко хранимому коллекционерами в секрете от остального финансового рынка; в макроэкономической теории и массовой литературе по финансовой грамотности художественные ценности в качестве защитного актива не упоминаются.

Неудивительно, что институциональные инвесторы держат искусство на расстоянии вытянутой руки. Ведь по ключевым характеристикам активов владение им скорее напоминает владение предметом роскоши, чем инвестиционным инструментом — с массой дополнительных знаний, расходов в период владения и высоким риском испортить актив при неграмотном управлении. Тем не менее, как мы увидим дальше, в течение последних тридцати лет предпринимались серьезные попытки «перевести» искусство на язык инвестора — начиная от индексов и метрик доходности до создания специализированных фондов. Выделим три направления, по которым следовала «институционализация» искусства в качестве капитального актива:

1. Индексы.

Говоря простыми словами, индекс — это статистический показатель, отражающий совокупное изменение ценовой динамики какого-либо актива. Самым известным индексом предметов искусства стал Mei Moses All Art Index, созданный с 1998 по 2008 год американскими экономистами Дэвидом Мэем и Майклом Мозесом. Он основывался на методе оценки повторных продаж, что позволило сравнительно корректно измерять прирост стоимости одного и того же произведения на аукционе в течение периода владения (то есть между покупкой и продажей). Впрочем, доступность данных индекса продлилась недолго: в 2014 году Mei Moses All Art Index был выкуплен аукционным домом Sotheby’s для расчетов эстимейтов перед торгами и надежно закрыт для простых пользователей. В итоге арт-индекс стал рыночным аргументом («Покупайте через нас, на нашей стороне — проверенные цифры!»), а не исследовательским инструментом — способным массово привести на рынок профессиональных инвесторов.

2. Литература.

С 1960 по 2025 год было выпущено менее 10 монографий и чуть более 50 научных статей, посвященных инвестициям в искусство. Какие-то издания сегодня кажутся наивными, другие — чересчур формализованными. Выделим три достойных источника, которые не повторяют, а лишь дополняют друг друга: Клэр МакЭндрю, Fine Art and High Finance (2010), Мелани Герлис, Art as an Investment? (2014) и Артуро Сифуэнтес и Вентура Чарлин, The Worth of Art (2023). Общие выводы всех работ предельно похожи: инвестиции в искусство возможны — но только если вы досконально разбираетесь в предмете своих вложений и готовы, в дополнение к финансовым рискам, к опасностям репутационного и юридического характера. Другими словами, вложения в предметы искусства требуют от инвестора дополнительного образования в области истории искусства и практики арт-рынка — что далеко не всегда дружит с их рабочим графиком.

3. Арт-фонды.

В качестве третьей группы выделим практические попытки придать искусству статус актива и полученными результатами публично продемонстрировать его финансовые преимущества. Речь об арт-фондах — инвестиционных структурах с портфелями, собранными из предметов искусства, для вложений в активы сразу многими пайщиками. Мода на арт-фонды, начавшаяся в середине 2000-х (с бурным ростом рынка современного искусства), к сегодняшнему дню сошла на нет по той же причине, что и индекс Мэя-Мозеса: неуспешные структуры громко лопнули, успешные — празднуют успех и поныне; правда, делают это максимально тихо — учитывая регистрацию в оффшорных зонах для оптимизации налогообложения. Другими словами, чем успешнее был продан актив, тем меньше огласка — что, естественно, ничуть не способствует привлечению внимания потенциальных инвесторов к арт-активам и не увеличивает объем вложений в арт-фонды.

Во второй части материала мы подробно разберем методы устранения барьеров, которые мешают предметам искусства стать полноценными капитальными активами.

Зина Фандéлина, AI