Художник недели: Эрик Булатов
ARTinvestment.RU   28 февраля 2013

Для разговора о классике концептуализма повод не нужен. Тем не менее рекомендуем успеть до 3 марта на выставку «Формальные отношения» — диалог современного художника Владимира Логутова и выдающегося художника-шестидесятника Эрика Булатова

«Я хорошо рисовал, как и многие дети моего возраста, так что в этом не было ничего удивительного. Но отец почему-то твердо решил, что я буду художником… Потом отец ушел на фронт и не вернулся. Так что для меня и для моей матери это было как бы его завещанием. Так что я всегда знал, что буду художником, даже вопроса, кем стать, для меня не было».

Эрик Булатов родился в Свердловске 5 сентября 1933 года. Вырос в Москве. В 1947–1952 годах он учился в Московской средней художественной школе и в этот период любимыми его художниками, по воспоминаниям, были Врубель и Коровин.

В 1952 году Булатов поступил в Московский государственный академический художественный институт имени В. И. Сурикова, который закончил в 1958-м. Годы спустя он вспоминал о своих преподавателях: «Профессор театрального факультета Михаил Иванович Курилко был безусловно яркой личностью. Да и своего профессора Петра Дмитриевича Покаржевского я вспоминаю с благодарностью. Но самая моя сердечная признательность Михаилу Владимировичу Алпатову. Он заведовал кафедрой истории искусств, и никогда, даже в самое жестокое время, он не сказал ничего такого, чего потом ему пришлось бы стыдиться».

Еще во время учебы Булатов многое вынес из общения с выдающимися представителями «тихого искусства»  — Фальком и Фаворским, которых сегодня принято считать предтечами нонконформистов.

«К Фальку я попал случайно, еще на первом курсе института, и вначале не понял ничего, хотя интерес возник сразу. Потом я стал к нему приходить, когда он показывал работы, смотрел, слушал и постепенно стал понимать и видеть иначе, чем раньше. А к Фаворскому мы с Олегом Васильевым пошли без всяких рекомендаций, прямо так. Узнали адрес и отправились... это был удивительный человек. Он как бы ничему не учил, он только терпеливо отвечал на наши вопросы и никогда не говорил больше, чем его спрашивали. А когда мы, поняв и усвоив этот ответ, приходили со следующим вопросом, следовал новый ответ. И мы ясно сознавали, что, как бы глубоко мы ни копали, ответ всегда будет. Он научил нас думать, что называется, вправил мозги. И очертил круг проблем, которые для нас обоих стали основополагающими на всю жизнь».

После окончания института, параллельно с занятиями у Фалька и Фаворского, в компании Васильева, Михаила Межанинова и Ильи Кабакова Булатов много путешествовал по городам центральной части России и республикам СССР. «Руководил этими экспедициями, ответственность за всех нас брал на себя Булатов, — вспоминал И. Кабаков. — Он пекся о всех нас, выбирая те тропки и маршруты, которые были удобны для всего его “персонала”».

В 1959 году по совету Кабакова Булатов начал заниматься детской иллюстрацией (которой в итоге отдал три десятилетия), он работал для Детгиза и издательства «Малыш», обычно рисовал в соавторстве с Олегом Васильевым. Вместе они участвовали в многочисленных всесоюзных выставках вроде «Художники — детям» и даже завоевали там несколько наград.

В это же время Булатов занимался и разработкой собственной изобразительной концепции (позже его назовут одним из основателей школы московского концептуализма). В ранних, начала 1960-х, работах он разрабатывал принципы взаимодействия, с одной стороны, поверхности и внутреннего пространства картины, с другой — картины и пространства вокруг нее.

В начале 1970-х работа «Горизонт» (1971/1972) принесла Булатову первую известность, а вместе с ней и обвинения в увлечении соцреализмом, от чего художник до сих пор яростно открещивается. В ней окончательно оформился характерный булатовский стиль, в котором соединились гиперреализм (сегодня некоторые специалисты называют это даже фотореализмом) с элементами плакатной графики и текста: пейзажи, «цитаты» из советской жанровой живописи существуют в нем рядом с рублеными шрифтами советских плакатов и лозунгами, взятыми с транспарантов. Подобное смешение вряд ли было бы интересным, если бы оно не рождало самую непременную и интересную составляющую булатовских вещей — оптическую иллюзию: графикой линий и шрифтовых рисунков Булатов создает дополнительное пространство и пользуется им как живописным приемом, то есть работает не только линией, цветом и светом, но и пространством или его отсутствием.

Вместе с тем, называя Булатова (и Васильева, конечно) «своего рода эстетическими монстрами на фоне господствующей неофициальной эстетики того времени», Илья Кабаков упрекал его в отказе «от выработки индивидуального стиля, аутентичного художественного языка» и работе «с уже готовой советской стилистикой». Однако надо отметить, что этой готовой советской стилистике Булатов придает новое значение. Он не разводит живописные и графические элементы, а располагает рядом, но как бы в разных измерениях. Таким образом, Булатов в своих работах советского периода показывает, что в одном и том же месте в одно и то же время существует часть плоскости, жестко организованная словами лозунгов и плакатной графикой, и трехмерное пространство, в котором растут неорганизованные березки и в синем небе плывут неорганизованные облака. Интересно, что Булатов, не «выпуская» графику из плоскости в трехмерность, показывает границу между пропагандой и реальной жизнью, политикой и искусством, пространством искусства и пространством зрителя (текст, который зритель читает и который вызывает в его памяти свои образы, дополняющие собственный зрительный ряд картины, служит мостиком между условным пространством картины и индуцированным ею пространством зрительского воображения).

Справедливости ради стоит отметить, что интерес Булатова не ограничивался концептуальными работами со сложной структурой. Он писал и портреты (как правило, друзей) и пейзажи (в основном этюды).

В конце 1970-х — 1980-е годы в творчестве Булатова усилилась политическая составляющая, к нейтральный пейзажам и образам добавились образы вождей и актуальные на тот момент политические мотивы: Брежнев, Горбачёв, Перестройка, Единогласно.

Выставляться Булатов начал еще в студенческие годы, сначала в экспозициях молодых художников, затем — иллюстраторов, еще позже, в 1965-м, состоялся показ в доме культуры ИАЭ им. Курчатова; в 1968 году вместе с Кабаковым и Васильевым он выставлялся в кафе «Синяя птица»; с 1970-х его работы появились в зарубежных групповых экспозициях, а в 1988-м в Цюрихе состоялась первая персональная зарубежная выставка.

В 1989 году Булатов уехал в Нью-Йорк, а два года спустя поселился в Париже. Показательно, что его жизнь в Париже началась с персональной выставки в центре Жоржа Помпиду (знаковое событие для любого французского художника и почти невероятное для художника-эмигранта; к слову, Булатов — первый русский художник, удостоившейся этой чести).

С середины 1990-х в его работах стало меньше политики, но больше игры — с текстом, его значением и положением в пространстве. Булатова увлекают проблемы изображения на плоскости абстрактных понятий вроде «верх», «низ», «там», «тут» или «здесь». Лишенные политической окраски, они в булатовских картинах пользуются куда большей свободой, чем их предшественники.

В последние несколько лет художник обращается к керамике: Булатов вновь экспериментирует с пространством, но на сей раз не воображаемо трехмерным, в плоскости картины, а настоящим, ограниченным объектом (тарелкой).

Тонкие, четкие, с чистыми линиями и большой смысловой наполненностью работы Булатова требуют тщательной подготовки, долгого осмысления и безупречного кропотливого исполнения. «…Если я заканчиваю одну работу и если она получается, — говорит Булатов, — то что-то открывается мне и я могу делать следующую. То есть они по такой цепочке выходят, одна следует из другой. А если не получается, то плохо дело. Но рано или поздно все равно эта цепочка восстанавливается... У меня выходит три-четыре картины в год, больше не успеваю... В коммерческих условиях это ситуация исключительная, просто уникальная. Но у меня тем не менее есть такая возможность».

Действительно, редкий случай в наше время. Несмотря на такие невысокие темпы работы, Булатов — очень успешный в коммерческом отношении художник. Его работы продаются в основном со значительным превышением эстимейта. Например, одна из самых дорогих его работ — «Не прислоняться» летом 2007 года при эстимейте 100–150 тысяч фунтов была продана более чем за 900 тысяч.

Работы Булатова включены в собрания крупнейших музеев мира, таких как Центр современного искусства им. Жоржа Помпиду в Париже, Музей Людвига в Кельне, Музей искусства в Базеле, Музей Зиммерли (Нью-Джерси, США). В России он представлен в собраниях Третьяковской галереи и Русского музея, Фонда культуры «Екатерина» и Музея актуального искусства art4.ru

Мария Кузнецова, AI

Источники: arndtberlin.com; saatchi-gallery.co.uk; fairyroom.ru; afisha.ru; conceptualism-moscow.org; «Другое искусство»: Москва 1956–1988. М., 2005; artinvestment.ru