Если расписать уходящий год для рынка русского искусства на языке условных номинаций, то, как ни странно, лишь одна из них будет вызывать особенные затруднения — «Сенсация года»

Если расписать уходящий год для рынка русского искусства на языке условных номинаций, то, как ни странно, лишь одна из них будет вызывать особенные затруднения — «Сенсация года». Конечно, и события яркие были, и недоразумения, и успехи, и даже худо-бедно скандалы… Но все же ничто не дотягивает до полноценной сенсации. Рынок продолжал себе спокойно расти, эмпирически прибавляя 50 процентов в год. Коллекционирование и инвестиции в искусство все прочнее входили в моду, существенно повышая «цену входного билета» для новичков. За значимыми событиями следило телевидение, а аукционные страсти и предпродажные показы стали на экране столь же привычными, как репортажи с автомобильных салонов. Да, рынок стал более цивилизованным, более предсказуемым, расчетливым, профессиональным и дорогим. Это подсказывают не только ощущения, но и интерес к русской программе мировых аукционных домов, открытие локальных офисов в Москве, снижение числа малограмотных или неадекватных покупок, наконец. Это заслуга не одного года, конечно. Развивается довольно здоровый эволюционный процесс, который, что тоже не новость, является ровесником десятилетия. Словом, в ушедшем 2007-м арт-революция не случилась, так что поговорим просто о том, чем он нам запомнился.

КАРЛ БРЮЛЛОВ. Портрет княгини Авроры Демидовой. Около 1836. Холст, масло. 90 × 71 Оценка аукциона (эстимейт): 0,8–1,2 млн фунтов. Продавалась 15 июня 1995 г.на Sotheby’s за 120 тыс. фунтов. Собрание Ростроповича — Вишневской. Sotheby’s. 19.09.07. Торги не состоялись.

Недоразумение года — срыв аукциона Sotheby’s по продаже собрания Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской. Торги 18–19 сентября 2007 года предваряла массированная рекламная кампания, способствовавшая росту капитализации собрания. На эпитеты не скупились. Задолго до публикации каталога аудиторию удалось убедить, что вещи бесценны, утрата неимоверна, нужно срочно искать мамонтовых, чтобы выкупить целиком, а то «все пропало: стулья отдельно продают». С призывом спасти для страны бесценное собрание выступили даже Горбачев с Лебедевым. В итоге все разрешилось самым обычным образом: вроде бы государство подсказало, а инвестор отозвался. Накануне торгов стало известно, что все собрание, предварительно оцениваемое, по разным данным, в 26–40 миллионов долларов, выкупил Алишер Усманов («Газпроминвестхолдинг», «КоммерсантЪ», инвестиции и пр.). После чего Михаил Швыдкой пообещал выйти с предложением наградить бизнесмена, музеи принялись предлагать свои площади для размещения собрания, а лорд Марк Полтимор, глава Sotheby’s, принес извинения состоятельным посетителям аукциона за испорченные выходные.

Суммы подобных сделок обычно не называют, но в этот раз было сделано исключение. СМИ распространили высказывание нового владельца, из которого следовало, что он заплатил верхний предел стоимости собрания в 36 миллионов фунтов плюс все комиссионные сборы (в том числе за продавца). На круг получается более 80 миллионов долларов или около того. Столь высокая цена дает основания предполагать, что в сделке было больше жеста, чем прямого экономического расчета. Опубликованный Sotheby’s каталог собрания показал, что среди предметов изобразительного искусства (за вычетом фарфора и пр.) в нем было около двадцати вещей, заслуживающих довольно пристального внимания. Среди важных работ, которые уже никогда не поступят в рыночный оборот и к которым, кстати, закрыт свободный доступ (Константиновский дворец в Стрельне — это морская резиденция Президента РФ), можно вспомнить, например, «Лики России» (1921) Бориса Григорьева — 2,5-метровый холст из значительного цикла художника. Эстимейт был 1,5–2 миллиона фунтов — правда, теперь этим цифрам грош цена, разве что так, для интереса. Возможно, работу Григорьева не сразу решились продавать, потому что в предварительных пресс-релизах делался акцент на две другие масштабные вещи: двухметровое «Сокровище ангелов» (1909) Николая Рериха и трехметровую «Охоту» Ивана Билибина (1930-е). Обе работы супруги купили около 10 лет назад, первую за 287,5 тысячи фунтов, а вторую за 26 тысяч фунтов. Эстимейты поставили уже шестикратные, так что была возможность оценить реальную ценовую динамику. Но не судьба.

XIX век в собрании был представлен интересными и значительными для национального искусства работами Карла Брюллова («Портрет Авроры Демидовой», эстимейт 1,2 миллиона фунтов), Василия Тропинина («Гитарист», эстимейт 150–200 тысяч фунтов), Владимира Боровиковского («Портрет Прасковьи Михайловны Бестужевой», эстимейт 400–600 тысяч фунтов).

Работ представителей «другого искусства» в каталоге несостоявшихся торгов было раз-два и обчелся: недооцененная акварель Владимира Немухина «Мертвая рыба на белом песке» 1972 года и холст маслом «Обнаженная» Владимира Вейсберга. Обе вещи не шедевры, но наверняка были бы куплены. В общем, итог тех «неторгов» — разочарование примерно шестисот потенциальных покупателей, репутационные издержки устроителя, изъятие из рыночного оборота некоторого числа ликвидных предметов и недополучение рыночной информации о конкурентных ценовых уровнях. Все, как видно, не смертельно. Словом, недоразумение — оно и есть недоразумение.

НИКОЛАЙ ВЕЧТОМОВ. Защита. 1972. Бумага, см. т. 55 × 85. Коллекция Глезера. Оценка аукциона (эстимейт): 4–6 тыс. фунтов. MacDougall’s. 15.06.07

Прошедший год запомнился и серьезными утратами. 17 апреля не стало художника Николая Евгеньевича Вечтомова (1923–2007), а 16 июля 2007 года остановилось сердце поэта, художника, мастера перформанса Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007).

Авторскому стилю Николая Вечтомова вряд ли удастся подобрать единое определение. То, что он изобрел в 1960-х и развивал до конца жизни, укладывается в разные формулировки: декоративный космизм, биоморфный сюрреализм, символьный абстракционизм. И все верно. Неизменная черта его неземных сюжетов — это игра форм в пространстве, композиции из структур неясной природы. Не беда, что такие вещи сложно описать словами. Главное, что картины Вечтомова запоминаются раз и навсегда с первого взгляда: настолько они самобытны. Вечтомов особенно хорош в пронзительном цвете: яркий оранжевый, яркий красный, ярким у художника получается даже любимый антрацитовый черный. Это передается в живописи, с лаком, а в графике притупляется из-за технологических ограничений: сюжет может быть тем же, но цветовой рези, к сожалению, нет. Знаменитые цветовые контрасты Вечтомов принес как военное воспоминание: это вспышки взрывов — продукт драматического сюрреализма войны, жестокость и рукотворность которого непостижима для человеческой психики. В ярких инопланетных закатах Вечтомова одни увидят декоративный мистицизм, другие — боль пройденного художником Сталинграда, Курской дуги, плена и партизанского сопротивления. Любимые образы художника, мизансцены и символы его композиций — воткнутые в землю (а земля ли это?) фантастические «клинки», «космические сталагмиты», «кипящие биомассы». Позже в его работах появились запоминающиеся фигуративные образы — например, змей. Помимо высокой декоративности работы Вечтомова поражают и своим техническим совершенством — четкостью и точностью проработки деталей, трепетным построением градиентов, тщательностью выполнения однотонных фоновых заливок. Творчество Вечтомова знали, любили, но нельзя сказать, что при жизни художник вошел в «обойму» аукционных «первых имен» среди шестидесятников. Его работы крайне редко появлялись на торгах; по сути, этот процесс только-только начал двигаться, а потому справедливый уровень цен для работ художника пока лишь формируется. Первые немногочисленные итоги торгов показали, что живописные композиции Вечтомова хорошего качества уже продаются за 60 тысяч долларов, удачная графика может стоить около 25–30 тысяч долларов. Пока можно говорить о двукратном росте с начала года, но разбирающиеся коллекционеры говорят, что цены на работы Вечтомова будут двигаться примерно в один диапазон с ценами на работы Владимира Немухина — одного из самых успешных шестидесятников аукционной «обоймы».

Шестидесятник, художник, поэт и перформансист Дмитрий Александрович Пригов до самых последних дней оставался генератором идей и вдохновителем нового поколения творческой молодежи. Пригов не давал о себе забывать. О его акциях «трубили» Интернет и СМИ, и энергичность художника не допускала и мысли о том, что Пригову уже 66 лет, что известность в неформальных кругах он получил еще в 1970-х годах, что за его плечами нонконформистское движение, самиздат, эмигрантские издания (например, французский «А-Я»), перформансы семидесятых, участие в литературном ЕПСе (Ерофеев — Пригов — Сорокин), репрессивная психиатрия, зарубежные выставки и, наконец, неформальные акции в 1990-х и 2000-х. За несколько дней до инфаркта участники группы «Война» готовились к очередной акции: подъему Пригова в советском шкафу по лестнице на 22-й этаж общежития МГУ, а поэт тем временем читал бы свои стихи. Не удалось. Зато собственные поминки Пригову понравились бы: в московское метро участники «Войны» пронесли столы, поставили в вагоне, накрыли, выпили-закусили, вспомнили, проехали по кольцевой линии и успели разойтись до вмешательства милиции.

ДМИТРИЙ ПРИГОВ. Вечер в Коктебеле (Батончики). Бумага, карандаш. 20,5 × 29,5. Оценка аукциона (эстимейт): 3,5–4,5  тыс. фунтов. Цена продажи: 3,6 тыс. фунтов. Sotheby’s. 15.02.07. Лот № 21

Философские художественные работы Пригова редко появлялись на аукционах, уровень цен опять же только проходит стадию формирования. В уходящем году были проданы два графических листа — «Вечер в Коктебеле» (он же «Батончики») и «Небо, море» 1978 года — за 3,6 и 4,8 тысячи фунтов, но немногочисленность открытых продаж не позволяет назвать эти цены референсными.

2007-й запомнился активностью выставочного процесса. Владимир Баранов-Россине, Андрей Гросицкий, Салон изящных искусств, Гагосян на Рублевке, русский проект Вика Мюниса, крестьянский цикл Малевича и художников его круга, Дэмиен Херст с частным показом в Москве, предаукционные выставки ведущих домов и фантастическая ретроспектива Дмитрия Краснопевцева. Событий много и, тем не менее, победителя в номинации «Выставка года» назвать не сложно: «Павел Филонов. Очевидец незримого» в Москве, в Музее личных коллекций. Выставку в сокращенной на 20 работ комплектации прошлой зимой привезли из Питера, из Русского музея, где до этого она выполняла не только просветительскую, но и представительскую функцию (во время саммита глав G8). Из города на Неве доставили светомузыкальный синтезатор АНС (Александр Николаевич Скрябин), позволяющий «услышать» картины Филонова, сделали другой дизайн-проект (освещение, развеска и пр.). Но суть даже не в этом, а в том, что выставка одного из самых ярких и ценных новаторов национального и международного значения, подготовленная таким образом и проведенная на таком уровне, по мнению знатоков, является событием действительно уникальным, и другой такой никогда уже не собрать. В Москве показали 140 работ, включая вещи из запасников — с уточненными датировками и названиями, полученными в результате специальной научной работы. Известно, что почти все наследие художника его сестра в 1970-е годы передала в Русский музей, выполняя последнюю волю брата. Евдокия Глебова, понимая бесценность дара, вряд ли могла себе представить, что около двухсот картин и столько же графических листов на десятки лет лягут неразобранными в запасники музея-монополиста. На руках, по эмпирическим оценкам, осталось примерно 10 процентов подлинных работ Филонова, а «лакуны» заполнили фальшивки. На рынке работы Филонова столь же редки, сколь и дороги, поэтому приобретать их рискуют только хорошо разбирающиеся коллекционеры. Проблема еще и в том, что ряд работ, доступных на рынке, выполнены или завершены учениками Филонова, поэтому их атрибуция вызывает споры и разногласия даже среди специалистов. Именно такие вещи, класса «то ли Филонов с учениками, то ли просто ученики и чуть-чуть Филонова», появлялись на аукционных торгах в прошлом году, и даже с учетом рисков они продавались примерно за 1,5 миллиона долларов. Подлинные работы художника редко доходят до аукционов: за ними охотятся покупатели на галерейном рынке, а цены сделок почти не становятся достоянием публики. Понятно лишь, что речь идет о миллионах долларов за живопись и 300–500 тысячах долларов за графические листы.

ИЛЬЯ КАБАКОВ. Комната люкс. 1981. Дерево, масло. 214,6 × 295,9. Оценка аукциона (эстимейт): 400–600 тыс. фунтов. Цена продажи: 2,036 млн фунтов. Phillips de Pury. 22.06.07. Лот № 9

В уходящем году как минимум три аукционных дома заставили говорить о себе в контексте развития рынка русского искусства. Речь о MacDougall’s, Phillips de Pury и Bonhams. Первый, о котором еще недавно вспоминали снисходительно, как о новичке, стал надежным источником референсных цен. MacDougall’s показывает уровни, достигнутые в конкурентной борьбе за ликвидные предметы, но при этом без имиджевых наценок и сбоев, вызванных неадекватными покупками «новых коллекционеров». Сейчас свою долю скепсиса собирает Bonhams — аукцион заслуженный, но в русском искусстве новичок. Скепсис скепсисом, но разбирающиеся люди пришли и сделали однозначно выгодные покупки. Словом, Bonhams тоже запомнили, но пока и только. Настоящее же удивление вызвали в уходящем году торги Phillips de Pury — аукциона, избравшего своей специализацией послевоенное и современное искусство, в том числе наших шестидесятников, семидесятников, восьмидесятников — вплоть до актуального искусства. Именно Phillips de Pury, по мнению D, должен быть признан победителем в номинации «Аукцион года». Гром прогремел на торгах 22 июня, когда на торгах Phillips de Pury сменился весь ценовой подиум для послевоенного и современного русского искусства. Огромный холст «Номер люкс» Ильи Кабакова 1981 года был продан за 2 миллиона фунтов. За 2,4-метровый холст Эрика Булатова «Не прислоняться» заплатили 916 тысяч фунтов, а за абстракцию Евгения Чубарова «Без названия» — 692 тысячи фунтов. Округлив для простоты цифры, получим ряд шестидесятников-рекордсменов: Кабаков (4 миллиона долларов) — Булатов (2 миллиона долларов) — Чубаров (1,4 миллиона долларов). Прежний лидер Дмитрий Краснопевцев со своими 1,2 миллиона долларов за «Натюрморт с тремя кувшинами» (Sotheby’s, 2006) покинул подиум, уступив место доселе известному лишь в узком кругу коллекционеров Евгению Чубарову. К слову, на тех же торгах высококлассные работы большинства «первых имен» в современном и актуальном искусстве ушли с превышением эстимейта в 2–7 раз. По сути, аукцион стал поводом для пересмотра многих существовавших на галерейном рынке ценовых уровней. Хочется добавить, что Phillips еще и ввел актуальное искусство в престижный оборот, но эти лавры принадлежат все-таки Sotheby’s, который первым, на несколько месяцев раньше, рискнул провести специализированный аукцион по этому периоду и выиграл.

ЭРИК БУЛАТОВ. Не прислоняться. 1987. Холст, масло. 240 × 169,9. Оценка аукциона (эстимейт): 100–150 тыс. фунтов. Цена продажи: 916 тыс. фунтов. Phillips de Pury. 22.06.07. Лот № 17

Если сузить круг триумфаторов Phillips de Pury до одной фамилии, то это, конечно, Эрик Булатов. Результат его работы «Не прислоняться» мы называем лучшим в номинации «Цена года». Ведь для Кабакова, с его репутацией новатора мирового уровня, миллионные цены давно не новость. Но его коллега по Сретенской группе совсем другое дело. Художник признанный, прочно входит в группу «первых имен» шестидесятников, для которых цены 150–350 тысяч долларов уже не вызывают вопросов. Но два миллиона? Все бывает, но вещь для таких денег должна быть если не шедевром, то как минимум поворотной, знаковой. Ан нет. Размер больше человеческого роста (240 x 169,9) для художника не запредельный, 1987 год хорош, но не редок. К тому же чуть раньше на Sotheby’s за 165 тысяч фунтов (330 тысяч долларов) была продана вещь и получше — двухметровая «Революция-перестройка» 1988 года. Что тогда остается?

Одни вопросы. А такие вопросы — это шанс попасть не в «Цену года», а в номинацию «Недоразумение года». Сегодня такой шанс, надо сказать, сохраняется. Но позиции скептиков уже несколько подмыты результатами следующих, октябрьских, торгов Phillips. На них в рамках распродажи собрания Джона Стюарта был выведен шедевр для творчества Булатова — 2,6-метровое панно «Брежнев. Советский космос» с эстимейтом 0,75–1 миллион фунтов. «Поглядим, продастся ли…» — усмехнувшись (правда, немного нервно), отреагировал рынок. И она продалась за 860 тысяч фунтов — все равно что 1,7 миллиона долларов. Если это новый справедливый уровень цен, то, по существующим предположениям (не более того), за прошедшие 20 лет один доллар, вложенный тогда в высококлассную работу нашего лидера «соц-арта» превратился к настоящему моменту в 100–200 долларов — сплав визионерства и фантастической удачи.

ДМИТРИЙ КРАСНОПЕВЦЕВ. Натюрморт с черенками и кувшинами. 1983. Оргалит, масло. 69 × 65. Оценка аукциона (эстимейт): 20–25 тыс. фунтов. Цена продажи: 122,9 тыс. фунтов. Sotheby’s. 27.11.07. Лот № 369

Номинация «Художник года», по субъективным итогам 2007-го, тоже оказалась не самой дискуссионной. Дмитрий Краснопевцев (1925–1995). В уходящем году его работы не поразили сногсшибательными аукционными результатами, с ноябрьской «русской недели» запомнились лишь 122 тысячи фунтов (250 тысяч долларов) за среднеразмерный «Натюрморт с черенками и кувшинами» 1983 года, проданный на Sotheby’s. А вот тоже крепкая работа, оцененная в 340–500 тысяч долларов, спустя несколько дней на аукционе MacDougall’s уже не нашла покупателя. Из чего можно сделать иронический вывод, что 250–300 тысяч долларов — это «верхняя граница массового спроса» на крепкие вещи Краснопевцева (без учета шедевров). А шедевры, коими можно считать, например, «Натюрморт с тремя кувшинами», купленный в 2006 году за 1,2 миллиона долларов, в уходящем году на аукционных торгах вообще не появлялись.

Другое дело, что деньги за холсты, оргалиты и графику Краснопевцева сегодня платят объективные и понятные. К этим ценам не возникает таких вопросов, как к ценам вещей Булатова или отдельных работ Василия Ситникова.

И уровень мастера также не вызывает никаких дискуссий. Речь идет об одном из самых значительных (если не самом значительном) художнике в русском послевоенном искусстве. В очередной раз убедиться в этом было можно на ретроспективной выставке Краснопевцева в ноябре в музее актуального искусства Art4.ru. К слову, это еще один пример выставки уникальной, неповторимой по уровню экспозиции. Напомню, что в музее Игоря Маркина всего из 67 работ была собрана чрезвычайно выразительная ретроспектива, в которой органически заняли свое место и экспериментальные вещи 1950-х годов, и новаторские «философские натюрморты», к которым Краснопевцев пришел во второй половине 1960-х годов и которые стали естественной темой его творчества в последующие десятилетия.

«Оргмероприятием года», пожалуй, можно считать открытие отделений-офисов-представительств ведущих аукционных домов в России. По факту в 2007 году в Москве прописались дома Sotheby’s, а позже Christie’s. Своих планов приблизиться к русским клиентам не скрывают также Bonhams и Bukowski’s. Торги в России проводить, конечно, никто не собирается, ибо считается, что наше законодательство для этого недостаточно либерально. Но для людей покупающих и продающих такое решение оргвопросов упрощает многие процедуры, а значит, это большой плюс для всего рынка искусства. Подобные шаги ведут к расширению круга коллекционеров и инвесторов, ускоряют и качественно улучшают информационный обмен (одни предаукцонные показы в Москве чего стоят!) и способствуют увеличению числа достойных вещей на аукционах: владельцы шедевров перестанут опасаться технических трудностей и станут охотнее вводить их в оборот. Кстати, аукционы не обязательно будут вытаскивать вещи на торги, они оказывают содействие и при прямых частных сделках. Чем еще будут заниматься офисы в Москве?

Очевидно, приучать публику к иным направлениям, кроме русского искусства. Есть, в конце концов, импрессионисты, современное западное искусство.

ВЛАДИМИР ЯНКИЛЕВСКИЙ. Женщина у моря. 1999. Холст, масло, см. т. 113 × 86. Оценка аукциона (эстимейт): 35–50 тыс. фунтов. Цена продажи: 39,75 тыс. фунтов. MacDougall’s. 29–30.11.07. Лот № 418

И тут самое время перейти к «Тенденциям года», так как набирающие силу в последние годы новые направления в коллекционировании и арт-инвестициях — одна из них. Участие состоятельных русских в «нерусских» аукционных торгах показало, что коллекционеры и инвесторы вполне готовы платить справедливые рыночные цены за хорошие работы тех же импрессионистов и модернистов. Чем лучше и что в них есть такого, чего нет в русском искусстве? Большая информационная прозрачность, большая ликвидность на международном рынке, высокий престиж — в том смысле, что для иностранца вещи Ренуара или Роя Лихтенштейна на гвозде говорят куда больше, чем самые расчудесные работы наших Брюллова или Янкилевского. Русское искусство содержит значительный потенциал роста? Да. Но американские модернисты или контемпорари тоже не лыком шиты, и удачные объекты таких инвестиций способны делать те же 20–30 процентов годовых. Конечно, наше искусство финансово доступнее, более понятно и удобнее в коллекционировании. Но мода есть мода. Лихтенштейн для успешного менеджера, окруженного западными ценностями и разделяющего их, притягательнее Янкилевского. Тем более если, утрирую, хорошую работу Лихтенштейна купить проще, чем найти классную вещь Янкилевского. Так что вопрос не так уж однозначен и коллекционеры продолжат выбирать разные пути. Не случайно свои предметы привозит в Барвиху Галерея Гагосяна. Не случайно широкий и заслуженный резонанс получают интересные выставки зарубежных актуальных художников Галереи Гарри Татинцяна. И не случайно галереи русского искусства все чаше получают от своей клиентуры запросы на подбор импрессионистов. Тут, наверное, не должно быть особой печали, речь не идет о «вытеснении» импортом продукции традиционных производителей«. Просто сам рынок расширяется, растет число покупателей «хороших и разных».

Остается отметить еще одну тенденцию года — возможно, главную: справедливый рост цен на работы шестидесятников при сохранении дальнейшего инвестиционного потенциала. За год они прибавили в цене 30–80 процентов. Этот рост не равномерен. Лидерами стали произведения Краснопевцева, Целкова, Ситникова, Булатова, причем они как раз продемонстрировали скачкообразный рост. Цены остались сравнительно доступными, чтобы вызывать борьбу, но, с другой стороны, уже вошли в тот диапазон, в котором обладание вещью свидетельствует о статусе владельца. А раз речь пошла о достойных деньгах, то хранители шедевров все чаще проявляют готовность с ними расстаться, что ведет к повышению качества предложения.

В 2008 году все обозначенные тенденции, очевидно, сохранятся. Так что, скорее всего, нас ждет еще один год без потрясений для рынка искусства, где хорошая новость — это отсутствие новостей.