AI размышляет о долевом владении искусства в цифровом мире

•  
  Иллюстрация создана ИИ-моделью DALL-E 3 по запросу ARTinvestment.RU

На минувшей неделе российские информационные агентства облетела новость о «размещении на платформе Московской биржи первых цифровых финансовых активов (ЦФА) на произведение современного искусства — работу Юрия Злотникова «Протосигналы #43» 1957 года из одноименной серии». Инициатором проекта (назовем его арт-эмитентом) стала отечественная компания MyInvest.Art, позиционирующая себя как «маркетплейс для инвестиций в искусство».

AI не мог пройти мимо такого события, решив оценить перспективы ЦФА от искусства — и заодно дополнить этим материалом картину цифровизации арт-рынка, ранее начатую в наших материалах про NFT и ИИ-искусство.

Для начала отметим, что российский законодательно-утвержденный термин «ЦФА» (видимо, для избегания повторов) в новостных публикациях часто подменяется заимствованным словом «токен», а устоявшееся определение «эмиссия ЦФА» — и вовсе сходу заменяется понятием «токенизация». Немного поработаем за редакторов информагентств: токен — суть цифровой аналог акции, если речь идет о цифровых активах. Доли «Газпрома», выведенные на публичный рынок (биржу), можно купить в виде акций физической компании; доли цифрового актива — в виде токенов (официально — ЦФА).

Однако в данном случае вопрос, очевидно, сложнее: анонсированные токены были выпущены на цифровую копию реально существующей физической работы художника. Два вопроса, которые логично возникнут в голове у коллекционера или инвестора: зачем так усложнять (отчего не эмитировать акции картины) и как обеспечена связь между физическим активом и его цифровым «двойником» (смогу ли я претендовать на долю реальной работы, если я приобрету ее токен)?

Начнем с того, что сфера, о которой идет речь, имеет общее название: долевое владение предметами искусства. Токенизация — ее часть, относящаяся к цифровым активам (а также способам их регистрации и обращения с использованием блокчейна как технологии и криптовалют — как неизбежной валюты платежа). Впрочем, увлечение долевым владением искусством появилось задолго до экспансии блокчейна — в начале 2000-х, когда арт-рынок стал понемногу поднимать голову после кризиса 1998 года, а инвесторы — искать новые недооцененные активы для вложений.

В 2002 году двое предприимчивых французов армянского происхождения эмитировали физические акции двух картин Ван Гога — и даже продали ценные бумаги на несколько десятков миллионов долларов. Да вот беда: «забыли» для начала приобрести сами работы. Судебные разбирательства и последующие сроки фигурантам дела надолго отвратили инвесторов от идеи приобщиться к долевому владению искусством. Арт-рынок же продолжил эксперименты по превращению искусства в акции, однако столкнулся с серьезной проблемой: государственные финансовые регуляторы, дающие подобным шагам зеленый свет, попросту не знали, как тарифицировать эмиссию акций художественных работ, — а потому поставили их в один ряд с публичными компаниями.

Другими словами, для выпуска акций предметов искусства организаторам процесса предстояло пройти процедуру IPO (как крупной компании), которая занимала от нескольких месяцев до года и требовала оформления документации стоимостью от нескольких сотен тысяч долларов до миллиона. Учитывая невысокую стоимость (Баския тогда не вышел за пределы $1 млн) работ, которые коллекционеры были готовы предоставить для подобных «экспериментов», выходило, что себестоимость каждой выпущенной акции могла многократно превышать реальную стоимость доли работы, ее обеспечивающей. Иначе говоря, чтобы инвестиция в долю работы художника себя финансово оправдала — сама работа должна была после быть продана по цене в 5–10 раз выше рыночной! Регуляторы тем временем не спешили снижать требования к эмитентам и создавать для искусства отдельные льготные нормативы выпуска и размещения ценных бумаг — и вся сфера долевого владения художественными активами замерла на десятилетия.

Тем временем, наступил 2016 год, запустивший в массовый обиход слово «блокчейн», и долевое владение (чем бы то ни было) получило невиданный импульс к развитию: токенизировать стали буквально все — от горнопромышленных предприятий до дедушкиных очков. Искусство также не осталось в стороне: более десяти стартапов с Панамской регистрацией заявили о скорой возможности купить «цифровой аналог» Пикассо, Уорхола и самого Леонардо да Винчи. Впрочем, энтузиазм организаторов был легко объясним: причиной повальной токенизации была законодательная неразбериха, позволявшая проводить эмиссию токенов без регистрации и налогообложения — то есть без временны́х и финансовых затрат, которые тормозили аналогичный процесс в регулируемом мире физических активов.

Эйфория длилась недолго: начиная с июля 2017 года за подобные операции в США стали сажать (доставая организаторов компаний длинной американской рукой в любой точке мира). Главный же мировой регулятор — SEC (Комиссия по ценным бумагам и биржам США) — обязав адептов цифровых технологий регистрировать эмиссию токенов. Правда, ввиду несовершенства законодательства, в отношении художественных ценностей вариантов снова не предложил. И вот почему: по мнению SEC, основным нерешенным вопросом оставалось отсутствие легальной привязки цифровой акции (токена) к физическому активу — то есть ни одно мировое законодательство не имело оснований сказать: «вот этот токен в цифровом мире равен доле физического объекта в мире физическом». Другими словами, в случае покупки виртуального актива его владелец не мог юридически обоснованно потребовать его «живой» аналог — токены и доли принадлежали разным Вселенным. В результате многие из «токенизаторов искусства» — Maecenas, Looks Lateral, Ferrall Horses, Artory — из платформ долевого владения либо стали онлайн-аукционами или бизнес-аналитиками, либо просто закрылись. Дальше крипторынок ушел в крутое пике, а после случилась пандемия — и всем стало не до искусства.

В 2021 году прорыв в области долевого владения арт-активами случился там, где его меньше всего ожидали, — в сфере физического искусства. Платформа Masterworks из Нью-Йорка получила невиданные для индустрии единоразовые инвестиции в размере $110 млн, и сразу (на радость арт-дилерам) закупила Уорхола и Баскию для последующей эмиссии деривативов. И здесь фаундеров подстерегал сюрприз, на десятилетия отложенный неумелыми экспериментами начала 2000-х: оказалось, что коллекционеры в общей массе не горят желанием покупать часть работы — предпочитая обладать ею целиком. Masterworks обратился к другой аудитории — профессиональным биржевым трейдерам, изменив и маркетинговую кампанию, и «упаковку» долей. И вновь получил отказ: оказалось, что трейдеры привыкли зарабатывать на акциях ликвидных — то есть активно перепродаваемых на бирже тысячи раз на дню. А попав на биржу рядом с Apple и Google, Уорхол и Баския мигом провалились в самый низ «биржевого стакана» — туда, где их попросту никто не видел. Другими словами, интереса у второй возможной аудитории арт-акции тоже не вызвали.

Оставалось надеяться на чудо или формирование третьей, новой аудитории. И чудо случилось! На выходе из пандемии подросло и обрело финансовую состоятельность поколение Z — молодежь возрастом от 18 до 24 лет, которую одновременно провозгласили спасителем рынка и мир искусства, и бренды одежды, и индустрия видеоигр. В теории все складывалось идеально: для поколения Z были характерны такие привычки, как бартер или совместное ведение хозяйства. В вопросах искусства молодые коллекционеры охотно вступали в арендные отношения — и приобретали предмет искусства на время (следуя философии ни к чему подолгу не привязываться). По логике долевое владение работой должно было оказаться сродни совместной оплате квартиры через любимое приложение Splitwize.

Но не тут-то было! Быстро выяснилось, что отказ от традиционных нематериальных ценностей у молодежи относится и к ценностям вполне осязаемым — например, именам художников, которых боготворили родители поколения Z. «Зачем мне напоминание о Уорхоле, если его работу в детстве купили вместо велосипеда? В чем ценность Леонардо, если он не написал ни одной строчки компьютерного кода? Почему я должен покупать Баскию, если он давно умер и с ним не пообщаться в соцсетях?» Примерно такой была логика молодежи, отказавшей признанным художникам физического мира в своем внимании и деньгах.

Тем временем наступила эра NFT, и токенизаторы искусства оживились: цифровое искусство, изначально созданное в виде программного кода и зарегистрированное в блокчейне, находилось как раз на одной «стороне» с выпущенными на него токенами. То есть законодательно владелец такого распределенного актива был защищен; плюс всемогущий SEC ослабил хватку, разрешив создателям NFT обойтись без регистрации у регулятора. Добавим к этому интерес поколения Z к цифровым картинкам и их ныне живущим создателям — на выходе все перечисленное обещало сделать рынок долевого владения цифровым искусством «тем самым» заветным клондайком, пусть и в четвертой своей итерации с начала 2000-х.

Маркетплейсы NFT стали активно «делить» цифровое искусство на части и торговать им; первое время это даже неплохо работало. Однако мы помним, что случилось следом: рынок криптовалют в очередной раз обрушился (2022), формат NFT утратил привлекательность; а весной 2024 года SEC «добил» рынок окончательно — спустя пять лет раздумий признал-таки NFT ценными бумагами и затребовал прохождения эмитентами дорогостоящих и трудоемких процедур. Словом, четвертый поход долевого искусства за славой также завершился неудачей.

При этом термины «долевое владение искусством» и «токенизация» мы по-прежнему можем встретить в ведущих мировых художественных СМИ и отчетах аналитических компаний. Тот же Deloitte регулярно задает коллекционерам вопросы относительно их готовности приобретать доли предметов искусства; ArtTactic дважды в год выпускает отчеты Fractional Art (больше обзорные, нежели богатые статистикой продаж); несколько десятков подобных платформ были открыты в… Китае, находящемся в авангарде технологий и процесса легализации криптовалют (несмотря на все публичные запреты). Словом, рынок данную область не отпускает, справедливо считая, что время долевого владения художественными активами однажды придет.

Если вы спросите нас: «Когда же долевое владение предметами искусства станет полноценным инструментом арт-рынка?» — мы ответим: «Не раньше, чем будет создана специализированная биржа таких долей, аналогичная NASDAQ». Не отдельный цифровой маркетплейс, продвигающий собственных художников; не физическая галерея, решившая поиграть в токенизацию на фоне невежества масс; не аукционный дом, оформивший «биржу долей» на близкого родственника топ-менеджера, — а именно независимая биржа, которая соберет всех вышеупомянутых фигурантов и за счет объединения баз художников и коллекционеров, то есть клиентов, обеспечит активное движение, а не стагнацию отдельных игроков.

Тем не менее предложения о долевом владении время от времени подстерегают инвестора и коллекционера на арт-рыночном пути. Не в силах им противостоять, просто выделим основные вопросы, которые перспективный владелец должен задать себе (и владельцу платформы), решив подобное предложение рассмотреть.

Токенизация цифрового искусства:

• на какой технологии построен ваш маркетплейс и каковы параметры безопасности (т. е. что случится с моими активами, если он будет удален из Сети)?

• какой блокчейн (или множественные блокчейны) используется для регистрации сделок и хранения информации, насколько он быстр и надежен?

• какой кошелек используется для платежей и какова валюта платежа (к чему мне быть готовым для совершения сделки, какую сервисную валюту купить)?

• где можно почитать смарт-контракт, регулирующий распределения роялти при повторных продажах актива (какие дополнительные выплаты могу подстерегать вкладчика)?

• в какой юрисдикции зарегистрирован маркетплейс (в каких судах искать собственников, случись что)?

Токенизация физической работы:

• все предыдущие пункты, касающиеся цифровой работы;

• что помешало организаторам сделать эмиссию акций физической работы (для чего нужна именно токенизация)?

• каким законодательством и какими официальными документами регулируется наличие связки между цифровым аналогом и оригиналом работы (здесь желательно связать юристов вкладчика с юристом платформы)?

• как урегулированы вопросы цифровой эмиссии с владельцами работы и наследниками художника?

• привязаны ли смарт-контракты токенов к физической продаже работы (в результате которой владельцы токенов получают долю от суммы сделки соответственно вкладу) — или цифровая и физическая работы живут параллельно в своих мирах, никак не пересекаясь?

(Если на вышеперечисленные вопросы вам будут даны вразумительные ответы — можно переходить к следующим. В противном случае — вешаем трубку, как в случае звонка «от службы безопасности банка».)

• каким деривативом «обвязана» сама сделка — скажем, контрактом на разницу цен (на англ. — CFD, Contract For Difference)?

• где будет находиться физическая работа, пока вкладчики будут владеть выпущенными на нее токенами?

• насколько увеличило себестоимость токена хранение?

Эмиссия акций (или деривативов) физической работы:

• предыдущие три пункта, касающиеся деривативов, хранения и себестоимости данных процессов;

• отдельно спрашиваем о регуляторе, который дал эмиссии зеленый свет, запрашиваем все документы и уточняем стоимость регистрации;

• на какой бирже осуществлена эмиссия и каков маркетинговый бюджет на продвижение данных акций относительно акций конкурентов?

• как реализуются права вкладчиков при физической продаже работы?

(Если в ходе переговоров окажется, что продажа работы не предполагается, а удел инвесторов — с утра до ночи торговать между собой купленными акциями, перечитайте этот материал с самого начала).

Напоследок предложим читателю один вопрос, лежащий на поверхности. Касаться он будет музеев. Что мешает тому же Лувру токенизировать Мону Лизу — и торговать ее долями? Ведь если между цифровым и физическим активом до сих пор нет юридически обоснованной связки — это же не будет ни к чему обязывать музеи? Возможно, ответ AI вас удивит: музеи с незапамятных времен торгуют «токенизированным» искусством из своих коллекций. Это — магниты, календари, паззлы, открытки и прочие сувениры, которые вы можете встретить в музейных магазинах.

С юридической точки зрения сувениры в музейных киосках — те же арт-токены: лицензируй себе — и продавай. На данный момент любая токенизация — суть мерчандайзинг. При этом о требованиях владельцев магнитов с Моной Лизой на долю ее оригинала пока слышали лишь французские санитары, но никак не официальный арт-рынок.

Зина Фандéлина, AI