Завтра в Санкт-Петербурге открывается выставка знаменитого британского скульптора под названием «Во весь рост». В предвкушении этого события Financial Times побеседовала с Гормли о его творчестве и его отношении к классике

Сидя в своей студии на севере Лондона за огромным столом, на котором царит настоящий творческий беспорядок, британский скульптор Энтони Гормли (Antony Gormley) демонстрирует обозревателю Financial Times Питеру Эспдену (Peter Aspden) на экране своего компьютера фотографию античной греческой статуи из коллекции Государственного Эрмитажа. Это Дионис, жизнерадостный греческий бог виноделия, покровитель пиров и шумного веселья. «Он смотрит на Афину, стоящую по другую сторону зала, — поясняет Гормли, — но она не обращает на его призывные взгляды никакого внимания. Ее взор устремлен вперед». Так иронично описывает знаменитый скульптор, который, пожалуй, не уступит в смелости и энергичности самому Дионису, фрагмент своей грядущей, можно сказать, новаторской выставки в санкт-петербургском Государственном Эрмитаже. По-своему расположив античные скульптуры, художник разыграл остроумную драму между праздностью и распущенностью Диониса и холодной собранностью богини войны — между грубоватым гулякой и женщиной, видящей своим призванием служение высокой цели. В этом неожиданном диалоге безжизненные доселе статуи наполнились жизнью и содержанием.

• 

Гормли не впервые играет с искусством и возможностями человеческого тела, одновременно ограниченными и бесконечными, однако выставка в Эрмитаже — это, пожалуй, самая дерзкая его вылазка на поле традиционного искусства, а также очередная попытка пересмотреть сложившееся к нему отношение. Британцу разрешили, как он сам выражается, «порезвиться» в одном из самых консервативных музеев мира. Однако дерзкая перестановка скульптур из древнеримской и древнегреческой коллекций Эрмитажа вовсе не дань моде и не насмешка над классикой: это попытка пересмотреть взгляд на такие понятия, как человеческое и божественное, высокое и низкое, и осмыслить произошедший в наше время сдвиг границы между ними.

Выставка Гормли, озаглавленная «Во весь рост», откроется в Эрмитаже 23 сентября и станет первым в истории музея прецедентом, когда ныне живущий авангардный художник, так сказать, «запустил руку» в бесценную коллекцию классического искусства питерского музея. Экспозиция Гормли будет состоять из двух частей: первая представляет собой созданную скульптором свободную композицию из девяти подлинных античных статуй, тогда как вторая (в соседнем зале под названием «Римский дворик»), собственно, и представит публике семнадцать новых работ художника. По словам Гормли, он невероятно удивлен и даже восхищен тем, что ему позволили подобное дерзкое вторжение на священную территорию классики. «Я снимаю перед ними (имеется в виду администрация Эрмитажа. — AI.) шляпу, — говорит скульптор, — ведь античные коллекции Эрмитажа никогда еще не подвергались ничему подобному, тем более со стороны иностранца. И уж тем более — со стороны современного художника-иностранца».

• 

Первая часть выставки может по многим причинам показаться гораздо более революционной, чем демонстрация новых работ мастера. По проекту Гормли все статуи были «сняты» с пьедесталов (естественно, не в буквальном смысле слова: постаменты скульптур были просто спрятаны под временным фанерным полом), так что древние боги, которые обычно взирают на нас свысока, теперь, вне обыкновения, находятся на одном уровне со зрителем. Смелым жестом Гормли смешал гордых олимпийцев с толпой простых смертных — посетителями музея, массовым потребителем культурного продукта родом из XXI века.

Гормли надеется, что такое беспардонное свержение божеств с пьедестала возымеет двойной эффект: с одной стороны, сделает блистательных персонажей, что называется, «ближе к народу», опустит идеальное с небес на землю, разрушит традиционную, привычную для нашего восприятия иерархию ценностей. В этом смысле, говорит художник, выставка рифмуется с его проектом «Те и другие», в ходе которого в 2009 году на пустующий «четвертый постамент» (fourth plinth) на Трафальгарской площади взбирались на час по очереди более двух тысяч представителей различных слоев британского общества. Но если проект «Те и другие» возвышал обыденное и возвеличивал обычных людей, то нынешняя инсталляция в Эрмитаже производит обратное действие, погружая недостижимые божества в средоточие людской сутолоки.

Подобным образом Гормли также намерен дать зрителю лучшее представление о привычных, знакомых с детства образах. Дело в том, что вблизи статуи богов и богинь оказываются не такими совершенными, какими, кажется, должны бы быть обитатели Олимпа: их скульптурные «тела» покрыты многочисленными «шрамами» — следами реставраций и поновлений, которые им пришлось пережить за долгие годы музейной жизни. У кого-то из представителей Пантеона отчетливо виден новый, приделанный реставраторами нос, у кого-то — приклеенная нога или рука. Гормли полагает, что это должно стать грустным откровением для посетителей выставки: «Величие этих фигур — плод нашего воображения. Даже самая хорошо сохранившаяся работа здесь собрана из обломков и осколков. Это пастиш. С его помощью мы в буквальном смысле видим своими глазами, что классические идеалы и ценности искусства — понятие, которое, увы, следует поставить под сомнение».

Эта переоценка ценностей обретает особый смысл для тех, кто уже знаком с творчеством Гормли. Мастер уже давно утверждает, что скульптура была «загнана в угол» выставочных пространств, что лишило зрителя возможности наблюдать ее со всех сторон как объемное произведение: «Ясно, что скульптура стала постепенно вторичным видом искусства по отношению к архитектуре. В какой-то момент именно архитектура превратилась в носительницу идей незыблемости, устойчивости и рупор не подверженных культурной инфляции классических ценностей. Скульптуре же стала отводиться роль декоративного элемента».

Именно поэтому на грядущей выставке Гормли дает зрителю возможность разглядеть изваяния со всех сторон — они свободно расположились по всей площади зала и смотрятся совсем иначе, чем обычно, когда они скромно вынуждены «стоять в сторонке». Гормли, комментируя возникающее на экране своего компьютера изображение одной из самых известных эрмитажных скульптур, которая также была использована им для создания своей композиции, — безрукой Афродиты, указывает на ее видимые повреждения и несовершенства и восклицает: «Ведь она ужасна, разве нет? У нее приклеенный нос. Судя по ее виду, она долго простояла под открытым небом». Эта скульптура Афродиты — любимица питерских влюбленных: они обожают фотографироваться на ее фоне, целуясь. «Теперь, когда они оказались на одном уровне, проделать это будет проще», — иронизирует Гормли. Он явно получает удовольствие от осуществляемой им процедуры переосмысления традиционных художественных и культурных иерархий. «Мы понижаем их в ранге, — говорит он об античных богах. — Из идеальных образов превращаем в реальные предметы. Я хочу, чтобы посетители выставки смогли посмотреть на них приближенным, непредвзятым взглядом, всего лишь как на вещи, созданные руками человека».

Неизбежно, что такой кардинальный пересмотр традиционных способов восприятия и демонстрации классических произведений наводит Гормли на размышления о самом характере пространства, в котором это «действо» происходит, — о феномене Государственного Эрмитажа. «Почему в Советскую эпоху было принято решение о сохранении такой имперской по сути своей идеи — коллекции [классических] произведений искусства? Когда в Европе полным ходом шли отвержение и пересмотр подобных концепций, поднятых на щит в XIX веке, здесь [в России] героические, классические идеи искусства остались без изменений. Не потому ли, что во времена великой социальной и политической нестабильности было важно сохранить хоть какие-то устойчивые ориентиры? В итоге [даже сейчас] весь музей ни капли не изменился [с советских времен]. Идеологические принципы организации его коллекции остались прежними. И в России, и в Китае художественные учреждения строятся по классической модели, разработанной французскими академистами. Неудивительно, что [русские и китайские] музеи до сих пор воплощают в жизнь принципы энциклопедии материальной культуры — идеи Просветителей XVIII века».

Результатом такого подхода, по мнению Гормли, стало то, что музейные коллекции не доставляют посетителям никакого удовольствия, представляя собой заунывное собрание трофеев либо занудный параграф из учебника, к тому же перегруженный деталями. «Честь и хвала [Эрмитажу] за то, что сейчас он позволил поставить такой подход под сомнение и деконструировать часть экспозиции вместе с ее традиционными смыслами», — отмечает Гормли.

По мнению Гормли, роль скульптуры в современном мире по сравнению с прошлым изменилась на прямо противоположную: она перестала быть физическим воплощением традиционной иерархии культурных ценностей, как во времена безраздельного владычества классической эстетики, и служит сегодня для ниспровержения традиций. «Есть огромная разница между традиционными статуями, изображающими чаще всего одинокую фигуру героя, с которым связан общеизвестный исторический или мифологический сюжет, и всегда служащими прославлению прошлого, и моими работами, направленными в будущее и нацеленными на рефлексивное восприятие. Я хочу дать публике ощущение, что она играет в искусстве важную роль, а также напомнить людям, что они сами — творцы и интерпретаторы собственного будущего».

• 
• 

Так что вторая, еще более «приземленная» часть экспозиции составляет резкий контраст с величием классических скульптур в зале по соседству. Семнадцать массивных сборных металлических работ, специально состаренных для имитации старой ржавчины и коррозии, приняли разнообразные позы в Римском дворике. Фигуры, намеренно отсылающие к архитектонам Малевича (трехмерным моделям зданий, которые так и не были воплощены в жизнь), настолько же изломанно нервозны, насколько уверены в себе персонажи греческих скульптур. «Эти образы антиутопичны, — поясняет художник. — Есть огромный смысл в этой их раздробленности — это возможность скорого разрушения. Они словно стараются собрать себя воедино, преодолеть собственную разрозненность. Это на самом деле антитеза тому, что показано в предыдущем зале».

Образы Гормли внушают зрителю непреодолимое чувство тревоги, и похоже, что именно этого художник и добивался всеми силами. «Да, это вам не героические и этические символы», — говорит о своих работах скульптор, иронично намекая на экспозицию первого зала. Сам Гормли сравнивает свою инсталляцию в Эрмитаже с другим амбициозным вторжением современного искусства в пространство традиционного музея — с выставкой работ Джеффа Кунса (Jeff Koons) в Версале в 2008 году. Она была направлена на создание противостояния и диалога между современным китчем и барочными интерьерами королевского дворца. «Однако блеск и декларируемое в работах Кунса желание нравиться публике хорошо вписывались в общий контекст [музея], — полагает Гормли. — В этом проекте все не так».

Гормли — экспериментатор с богатым прошлым: например, в 2007 году в рамках проекта Event Horizon он заполонил своими бронзовыми фигурами крыши и улицы Лондона. Тогда он говорил о важности «вытекания» искусства из музеев и галерей на улицы. В проекте «Во весь рост» скульптор снова обращается к пространству музеев, которые привыкли преподносить зрителю материал с безапелляционной точки зрения исторической перспективы. Однако теперь, похоже, эту точку зрения удалось хотя бы временно скорректировать: выставка Гормли в Санкт-Петербурге подходит к музейному пространству с той же точки зрения, что и революционный по подаче материала цикл программ BBC «История мира в ста предметах», автор которого, по словам Гормли, впервые позволил экспонатам из коллекции Британского музея «говорить за себя, а не служить иллюстрацией культуры и нравов определенной эпохи, географической точки или системы убеждений».

Своей выставкой Гормли ставит под сомнение основу основ эрмитажной коллекции, побуждая зрителей усомниться в правомерности того, как им долгие годы преподносили искусство. Похоже, что Санкт-Петербург этой зимой стоит посетить хотя бы ради выставки Гормли, делает вывод обозреватель Financial Times. А сам скульптор, хотя и восхищается красотами Cеверной Венеции, в разговоре с ним сразу же вспоминает, что в прошлом году три человека погибли в городе от падения сосулек. Хрупкость человеческого бытия никогда не выходит у художника из головы: тем более удивительно, что и он, и его произведения по-прежнему гордо стоят во весь рост, прекрасным подтверждением чему служит открывающаяся в Эрмитаже выставка.

Материал подготовила Мария Эстрова, AI

Источник: ft.com, artinvestment.ru