Портреты Зверева в «Доме Нащокина»
ARTinvestment.RU   03 октября 2007

Художник Зверев — легенда послевоенного модернизма, одна из самых заметных фигур в неофициальном искусстве. 55-летний художник, умерший в 1986 году от инсульта, получил фантастическую неофициальную известность прижизненно.

До 21 октября 2007 года в «Доме Нащокина» (Воротниковский пер., 12) продлится выставка «Портреты Анатолия Зверева», в экспозицию которой вошло около 100 работ.

Художник Зверев — легенда послевоенного модернизма, одна из самых заметных фигур в неофициальном искусстве. 55-летний художник, умерший в 1986 году от инсульта, получил фантастическую неофициальную известность прижизненно. Да и известность не то слово. Воспоминания его современников — это скорее обожание, преклонение перед творческой гениальностью и восторг. Понятно, встречаются сетования на «неудобный» образ жизни гения, его пьяное буйство, душевное нездоровье, но критические оценки творчества — почти никогда. Только гений. Сказать что-то резкое позволяли себе лишь коллеги, да мало кто обращал на это внимание, ведь художники вообще редко друг друга хвалят.

В наше время, когда «другое искусство» переживает бум платежеспособного интереса, с появлением большей информационной открытости, отношение к творчеству лидеров «другого искусства» становится более взвешенным и потому более критическим. Нет, сомнения в том, что Зверев — художник не без искры божьей, конечно, не появились. Но вместе с тем пришло понимание, что не любое прикосновение художника драгоценно. Считается, что свои лучшие экспрессионистские работы Зверев сделал в период с конца 1950-х до 1963-го — в небольшой отрезок длиной в 4–5 лет. Талант, конечно, так резко не исчез и пробивался во все годы, просто его все сильнее накрывал вал вещей, выполненных на заказ: кому портрет губки бантиком, кому кошечек, кому собачек… Зверев сам чувствовал, что начал рисовать не как хотел, а как заказчики хотели. Впрочем, речь идет о массовом спросе, ради денег. Талант пропивается запросто, но, вопреки переходящему из публикации в публикацию штампу, сказать, что Зверев кончился в начале шестидесятых, было бы не совсем верно. По крайней мере, не так категорично. Снижение уровня в целом, конечно, было очевидным, но выдающиеся работы появлялись и в конце семидесятых и в восьмидесятые. Например, в наследии восьмидесятых, когда Зверев уже ощутимо выдыхался, можно нет-нет да и встретить, какой-нибудь вдохновенный пейзаж с соснами. Причем без всяких сомнений в качестве и в подлинности. И такая вещь не пострадает от неблагополучной периодности: сегодня будет стоить, например, 35 тысяч долларов, с перспективой года через два вырасти в цене вдвое. Другое дело, что вдохновенные высококлассные вещи у Зверева в семидесятые-восьмидесятые становились уже редкими исключениями.

Тем не менее без хорошего «зверева» любая коллекция «другого искусства» по-прежнему будет считаться неполной.

Приходилось встречать оценки, что наследие художника составляет около 30 тысяч работ. Сомнительно, скорее раз в десять меньше. Куда больше доверия к другим оценкам коллекционеров, что по-настоящему удачными являются не более 10 % из числа подлинных работ Зверева.

Портретный жанр можно назвать основным в творчестве художника. Организованный двухчасовой сеанс с натурой, говорят, стоил 200 рублей. Для сравнения, почти столько же в те годы составлял гонорар за концерт Иосифа Кобзона, одного из самых высокооплачиваемых артистов СССР. Но Зверев, по воспоминаниям, тоже не оставлял публику без концерта. Въедливый взгляд — прищур — пауза — потом рывок к листу — прибаутки — брызги краски во все стороны — фирменное: «Улыбочку» — и росчерк «АЗ». Очевидцы хранят этот восторг по сей день. Портреты же позволяют лишь догадываться…

Парадоксально, но при всей известности и безусловной принадлежности к первому ряду художников-шестидесятников Анатолия Зверева сегодня можно считать одним из самых недооцененных художников. Казалось бы, «выстрелили» уже все значительные фигуры послевоенного модернизма: Рабин, Немухин, Рухин, Целков, Краснопевцев, Шварцман… Да почти все, чего там перечислять. А по Звереву — затишье. И этому есть рыночное объяснение.

Дело в том, что для роста капитализации должен существовать более-менее насыщенный качественными работами рынок. Должны быть регулярные продажи, которые устанавливают ценовые ориентиры и формируют понимание того, сколько должны стоить работы и как быстро расти в цене. Должен быть оборот и перспектива. Тогда покупки приобретают инвестиционную составляющую и даже формируют моду на художника. А если продажи вещей достойного уровня носят единичный характер, то естественной рыночной раскрутки художника не получается.

Вот и весь парадокс. После Зверева осталась красивая легенда о самом талантливом художнике в среде шестидесятников, но сохранилось крайне мало шедевров. И эта ситуация препятствует существенному росту цен на его работы. Получается, что даже хорошие вещи художника сложно продать по хорошей цене, потому что у покупателя отсутствует отточенное в сделках понимание этой хорошей цены, а также уверенность в том, что работу удастся потом выгодно и быстро продать. Почему такой катастрофический дефицит высококлассных зверевских работ? Вспомним, что Зверев не студийный станковый художник. Хорошее «масло» от бродячего экспрессиониста можно было получить, усадив этот непростой характер за работу с долгими уговорами, окружив заботой, обеспечив необходимым материалом, да в подобающих комфортных условиях (например, где-нибудь на даче в Баковке). Или, если повезет обойтись без эксцессов, на квартирном сеансе. Часто ли удавалось создать художнику такие условия? То-то и оно…

Потому плодотворные периоды были столь редки. Часть полученного примерно таким образом собрания Костаки сгорело на даче, часть коллекционер вывез в Грецию, часть он продал другим коллекционерам. Эти-то вещи и всплывают, но редко.

По сути, с 2004 года на мировые аукционы не выводились работы Зверева выдающегося уровня. Последняя более-менее запомнившаяся вещь — пейзаж маслом «Сосны. Николина гора, Рублевка» 1968 года, который в 2004 году был продан на Sotheby’s за 38 тысяч долларов. Сегодня, спустя три года, за такую работу можно просить немногим больше — не в разы, что характерно для работ других шестидесятников первой величины. И это несмотря на то, что те «Сосны...» вписываются в модель практически идеального инвестиционного Зверева. Большой коммерческий размер, высокая степень завершенности. К тому же масло. Пусть говорят, что Зверев не так хорошо чувствовал эту технику и этот материал, как любимые бумагу с акварелью. Про Владимира Яковлева тоже говорят, что его стихия — гуашь. Однако масло при всех этих оговорках как стоило в разы дороже, так и стоит. Плюс еще ликвиднее и быстрее растет в цене.

А портреты…

Их тоже стоит смотреть: в любой подлинной вещи можно увидеть печать гениальности. Разве что не стоит при этом абсолютизировать творческие оценки. Зверев все-таки ощущал себя мистификатором, знавшим себе цену, и безоглядная похвала ему бы вряд ли понравилась…

Источник: www.afisha.ru