AI анализирует плюсы и минусы открытости основных показателей на арт-рынке

•  
  Иллюстрация создана ИИ-моделью DALL-E 3 по запросу ARTinvestment.RU

В своем недавнем интервью The Guardian шотландский художник Питер Дойг подверг нещадной критике существующую природу арт-рынка, а именно — его непрозрачность. Дескать, на фоне £380 млн (суммы всех продаж работ художника на аукционном рынке к текущему моменту) автор заработал «жалкие» £230 тыс. И то — в виде комиссий от галерей при первичной продаже своего искусства в начале 2000-х (напомним, что в международном поле крупные аукционные дома не работают с художниками напрямую — лишь с коллекционерами). Впрочем, понять топ-художника можно: когда фигурируют подобные девятизначные суммы, хочется быть к ним материально причастным.

Пусть Питер Дойг нас не услышит, но все же вынуждены ему возразить: о непрозрачности речь не идет, все максимально прозрачно — все цифры налицо. Скорее, речь идет о неосведомленности молодого (на момент подписания документов) художника, который заключил договор с галереей Acquavella не глядя, радуясь любым предложенным суммам — и одновременно письменно отказавшись от всех дальнейших отчислений в свою пользу при перепродажах работ на аукционах. Здесь уж не спасет ни Бернская конвенция 1886 года (защищающая право следования тех художников, которые не отказались от него при первой продаже), ни обращение в ЕСПЧ в 2024 году.

Тем не менее, случайно подменив понятия, Дойг поднял крайне интересную тему — прозрачности арт-рынка. Говоря точнее — факт массового использования в мире искусства термина «прозрачность» в последнее десятилетие. Этот термин присутствует практически в любой аналитической статье о проблемах рынка искусства, но значительно реже — в статьях, посвященных решениям этих проблем. Присмотримся к нему внимательнее и ответим на ряд вопросов: в каких случаях коллекционеры сталкиваются с прозрачностью (или непрозрачностью) арт-рынка? до какой степени важна прозрачность для его основных фигурантов и почему? И главное — какую опасность таит в себе желание масс сделать мир и рынок искусства максимально прозрачным?

Итак, понятие «прозрачность» применительно к арт-рынку подразумевает, что он изначально имеет непрозрачную природу. И это объективная правда: на первичном (галерейном) рынке цены в каталогах фигурируют крайне редко, сообщаются коллекционеру приватно и далее очень неохотно отражаются в договорах купли-продажи. Другое дело — рынок вторичный: аукционные результаты всегда публичны (для участников в зале — точно; при этом решение публиковать результаты в СМИ остается за аукционным домом), а сделки максимально подтверждены документально. На вторичном рынке коллекционеры, не желающие публичности при максимальной защите сделки, обращаются к отделам частных продаж аукционных домов; коллекционеры, стремящиеся к максимальной информационной «тишине» без гарантий безопасности, — к услугам арт-дилеров.

По данным отчетов Art Basel & UBS, объем сделок в деньгах на глобальном рынке искусства в процентном выражении последние 20 лет балансирует между 38–45 % (аукционный рынок) и 62–55 % (галерейный и дилерский рынок). И баланс этот в последние годы немного сместился в направлении приватных непубличных продаж. Так кто же в первую очередь лоббирует прозрачность?

Случайно или нет, но появление термина «прозрачность» в лексиконе арт-рынка совпало с концом 2000-х — когда Запад стал максимально активно играть в «демократию», «экологию» и прочие красивые формулировки. А еще странным образом «прозрачность» закрепилась в лексиконе коллекционера после того, как с 2005 по 2008 год на международном рынке получило признание современное искусство — по большей части в результате искусственно взращенных художников и спекулятивно вздернутых цен. Под покупки подобного искусства банки невозмутимо выдали кредиты, массово появившиеся в те годы арт-фонды привлекли значимые капиталы, а аукционные дома увеличили комиссии. И лишь обогатившись, словно в оправдание перед сдувшимся в кризисные 2008–2009 годы арт-рынком, воротилы от искусства дружно завели песню о необходимости увеличения прозрачности. Дескать, не спекулятивный пузырь был причиной потери ваших капиталов — а непрозрачная природа рынка; в следующий раз все будет по-другому, уж поверьте!

Впрочем, не стоит полагать, что прозрачность на рынке искусства касается исключительно ценообразования. На примере основных игроков в скобках перечислим потенциальные возможности по увеличению прозрачности их арт-деятельности:

• Коллекционеры (состав коллекции, стоимость приобретения, состояние сохранности, провенанс и результаты технологической и искусствоведческой экспертиз, публичный доступ к предметам);

• Галереи и дилеры (открытая стоимость работ на первичном рынке, оборот продаж за календарный год, детализация распределения расходов на продвижение среди художников галереи);

• Аукционные дома (публикация предаукционных эстимейтов, публикация результатов торгов, открытость сотрудничества с базами данных продаж и СМИ по дополнительным запросам);

• Музеи (полный состав наблюдательного совета, участие дарителей работ в принятии отдельных управленческих решений, поименный список голосовавших за проведение временных выставок / продаж работ из собрания музея / приобретение работ в собрание музея, состояние сохранности);

• Художники (открытая стоимость работ, детализация использования маркетингового бюджета галереи на продвижение, отчеты об использовании грантового финансирования).

Большинство читателей, увидев данный перечень, понимают: полной прозрачности арт-рынку не добиться никогда. И будут абсолютно правы: никто не вправе требовать от других (скажем, частных коллекционеров) действий, которые могут прямо или косвенно нанести вред их личной, корпоративной, репутационной или финансовой безопасности. Но от публичных (тем более — государственных) музеев посетители имеют право получить информацию о пополнении и сохранности коллекций, финансируемых за счет налогов граждан. Параллели пусть каждый читатель продолжит сам.

Существенную роль в принятии «прозрачности» как непреложной данности и средства всеобщего блага сыграла аналитическая компания Deloitte, с 2010 года позиционирующая себя также в качестве аналитика экономики искусства. Так, выпускаемый ею отчет Deloitte Art & Finance стал главным фактологическим подспорьем коллекционера (издаваемые в то время книги а-ля «Завтрак у Sotheby’s» апеллировали больше к чувствам, нежели к фактам). Одним из главных достоинств отчета стала публикация результатов опроса представителей банковской сферы и коллекционеров уровня HNWI (людей с высоким уровнем достатка; в методологии Deloitte — личным капиталом свыше $2 млн) относительно самых значимых проблем сегодняшнего арт-рынка. В самом первом отчете 2011 года за необходимость увеличения прозрачности на рынке искусства проголосовали 61 % опрошенных. Всего в том отчете слово «прозрачность» (в различных статьях, интервью или прогнозах) было упомянуто 11 раз.

А теперь проследим, как изменялась доля положительных ответов на этот вопрос в отчетах Deloitte Art & Finance с течением времени:

• 2014: количество голосовавших за «прозрачность» выросло с 61 % до 75 %. Количество упоминаний данного термина в отчете выросло с 11 до 48 раз;

• 2017: за прозрачность на арт-рынке — 79 % респондентов. Термин упомянут 59 раз;

• 2019: за прозрачность на арт-рынке — 58 % респондентов (впервые снизилось). Количество упоминаний — 68 раз — продолжило расти.

• 2021: за прозрачность на арт-рынке — 54 % респондентов (продолжает падать). При этом имеем рекордное количество упоминаний термина — 98 раз на 313 страницах, в среднем на каждой второй странице, если убрать иллюстрации!

Что же такого произошло между 2017 и 2019 годами, что резко снизило число банковских сотрудников и коллекционеров, верящих в спасительную прозрачность, и одновременно увеличило число упоминаний термина в отчете со стороны функционеров (посредников на арт-рынке)? Все просто: в 2017-м на нас массово обрушился блокчейн, поманил возможностью крипто-заработка, для порядка помахав перед нашим носом идеями всеобщей справедливости, и все побежали следом за блокчейном навстречу легким деньгам и прозрачности. К 2019 году, с удивлением обнаружив, что слова «блокчейн» и «легкие деньги» не являются синонимами по умолчанию, коллекционеры и инвесторы разуверились в прорывной технологии (и прозрачности как основе ее идеологии). Однако посредники — продавцы искусства, включая высокотехнологичные платформы-стартапы, — продолжали исправно рассуждать о прозрачности. Все дело — в инвестициях, которые они получили в месяцы «блокчейн-подъема», и которые отныне им предстояло отрабатывать, в том числе информационно.

Другим негативным следствием беспечного (по-другому не назвать) упоминания прозрачности во всех отчетах Deloitte стала массовая вера основателей арт-стартапов в том, что прозрачность действительно нужна тем, кто о ней восхищенной говорит, отводя ей первые места в числе неразрешенных проблем арт-рынка. В результате до десяти основателей, без дополнительных исследований аудитории, создали прототипы платформ на блокчейне, позволяющих банкам и коллекционерам (тем самым респондентам Deloitte) заниматься управлением коллекциями искусства на виду у всего цивилизованного мира. Боитесь бесконечной череды посредников? Покажите, что именно вы реальный владелец предмета! Сетуете на невозможность понять, кто помимо вас владеет Миро и Веласкесом? «Откройте» для начала миру свою коллекцию!

Увы, усилия (и немалые деньги) основателей стартапов оказались потрачены впустую. Коллекционеры, к которым они пришли с готовыми продуктами, удивленно вздернули брови и отказались предавать публичности свои активы. А на вопрос «Зачем же вы указали в отчетах Deloitte, что рынку нужна прозрачность?», однотипно ответили: «Арт-рынку она точно нужна — а конкретно мне нет!» Другими словами, владельцы предметов искусства подтвердили, что для красивых публичных отчетов у них есть один ответ, а для себя и реальной жизни (бизнеса) — другой, причем противоположный.

В этот момент истории пришла пандемия и немного сдвинула чашу весов в сторону увеличения прозрачности. Официальные биографы COVID-19 напишут об этом так или примерно так: «Находясь в физическом заточении перед экраном ноутбука, коллекционеры почувствовали азарт первооткрывателей — всем захотелось найти “нового Баскию”. И вопрос открытости информации — от исторической до финансовой — приобрел для них первостепенное значение. Подхватив это порыв, онлайн-галереи…»

Немного скорректируем биографов. На наш взгляд, в пандемию COVID-19 вопрос прозрачности стал актуален для коллекционеров и продавцов искусства по целому ряду причин. Для начала люди стали больше ценить собственное время: привычная ранее онлайн-игра «цена предоставляется по запросу» начала раздражать коллекционеров. Во-вторых, покупателей искусства в считаные месяцы после начала карантина приучили к тому, что прямо под дверь им доставят что угодно — от все еще горячей пиццы до выездной мини-лаборатории. Другими словами — избаловали доступностью сервисов. При этом искусство продолжило оставаться в онлайне в недружественном запертому человеку режиме «обратитесь — и с вами свяжутся». В-третьих, в ситуации тотального перехода бизнесов в онлайн вторым по значимости (первое — быстрая доставка) конкурентным преимуществом продавцов стал ценовой демпинг. А как показать снижение цен, если продолжать скрывать цены старые?

Портал Artsy в 2021 году выпустил отчет The Gallery Report, в котором показал уровень прозрачности ценообразования на сайтах респондентов исследования — более 2 тысяч галерей с первичного рынка искусства. Из него мы видим, что получили коллекционеры на выходе из карантина в отношении онлайн-продаж:

• прозрачные цены на отдельные работы имели 93 % галерей;

• цены на работы других сопоставимых художников — 54 % галерей;

• цены на сопоставимые работы этого же художника — 50 % галерей;

• результаты предыдущих продаж художника — 27 % галерей;

• цена исключительно по запросу покупателя — 9 % галерей.

Итого, карантин ничему не научил менее 10 % галерей; большинство же не только стало открыто публиковать цены (пусть и на отдельных художников), но и предлагать сравнительный анализ авторов, и другие геймифицированные мотиваторы, чтобы остаться на сайте и завершить посещение покупкой. Интересно сравнить, как эти же галереи относились к прозрачности другой информации о продаваемом искусстве:

• показывают изображения работ в сверхвысоком разрешении (позволяющем увидеть детали и пр., недоступные человеческому глазу без специальных приборов) — 86 %;

• имеют расчет стоимости доставки на сайте — 60 %;

• предоставляют сертификат подлинности — 50 %;

• позволяют следить за доставкой в реальном времени — 46 %;

• предоставляют информацию о происхождении работы — 40 %;

• предоставляют информацию о состоянии сохранности — 40 %;

• отправляют отчет о состоянии сохранности по запросу — 16 %;

• представляют подробный отчет о состоянии сохранности — 3 %.

Мы видим, что доля продавцов искусства, готовых к «прозрачности» любой информации, обратно пропорциональна объему информации, требующей детализации (когда необходимо потратить время на ее сбор, анализ и согласование с юристами корпоративной ответственности). Либо — когда эта информация является «чувствительной» (другое слово из современной повестки). Проще говоря, может больно ударить по карману продавца или владельца в случае обнаружения расхождения описания или документации с реальным предметом.

AI знает покупателей, которые до совершения сделки требуют от маркетплейсов указать цены на сайте — а после покупки просят удалить цены подальше от взгляда налоговиков. Знаем мы и аукционные дома, которые запрещают публиковать результаты их торгов, а после того, как их ценовые рекорды не попадают в рейтинги AI, искренне на нас обижаются. Известны нам и составители отчетов, которые размещают на первых позициях прогрессивные идеи — а после, в ходе частных консультаций, рекомендуют коллекционерам не приобретать «женское» и «этническое» искусство: дескать, это наносное, а думать (покупать) нужно о действительно важном и вечном.

Последний иллюстративный пример жонглирования «прозрачностью» в угоду личным интересам произошел в середине минувшего августа. Криптопанк с порядковым номером #5822, ранее купленный в 2022 году за 8 тыс. ETH ($23,7 млн), был перепродан через внебиржевую частную продажу без регистрации суммы сделки в блокчейне. Да-да, глаза вас не обманывают: предмет цифрового искусства в формате NFT, заявленном как инструмент, призванный спасти погрязший в пучине непрозрачности классический арт-рынок, был продан через частный одноранговый (на англ. — Peer-to-Peer) смарт-контракт, чей алгоритм предполагает неразглашение любых цифр сделки. Вопрос лишь в том, станет ли эта продажа началом превращения рынка NFT в копию классического арт-рынка — разделенного между публичными и частными продажами с доминированием последних?

Краткий итог: «прозрачность» применительно к арт-рынку подобна другому термину, которым время от времени пугают прогрессивное человечество — «углеродный след». Правда, о выхлопах самолетов коллекционеров, путешествующих по ярмаркам, СМИ вспоминали, пока самолеты эти стояли в ангарах, а владельцы — сидели в глобальном карантине 2020-го. Но, стоило арт-рынку возобновить активность в 2021-м — про углеродный след все дружно забыли, словно бизнес-джеты отныне стали выбрасывать в атмосферу вместо удушливых газов цветочную пыльцу. А сколько еще таких слов, которыми глобальный арт-рынок будет устилать верхние строчки рейтингов, опросов и отчетов: равноправие, толерантность, обязательная экспертиза перед публичной продажей…

В итоге каждый отдельный игрок арт-рынка приходит к другому термину — «прозрачности с регулируемым уровнем» — и настраивает отношения с рынком под себя. Коллекционер — остается в публичном поле либо переходит к частным сделкам; не афиширует информацию о своей коллекции или открывает частный музей, делая ее публично доступной. Галерея — указывает цены рядом с предметом искусства либо ждет, что покупатель сам спросит о них. Художник — распространяет информацию о громких продажах либо скрывает ее, опасаясь налоговых органов.

Арт-рынок тем и привлекателен, что дает возможность самонастройки. Вспоминается булгаковское: «Как выглядела бы земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей». Главное — чтобы люди эти после не сожалели о последствиях, как Питер Дойг.

Зина Фандéлина, AI