Произведения находятся в коллекциях Российского фонда культуры, в частных собраниях в России и за рубежом.

Кузнецов по основной проблематике и визуальной поэтике — художник во многом близкий поколению т. н. «шестидесятников» (имея в виду нонконформистскую, неофициальную художественную среду того периода).

В его работах свое оригинальное продолжение и развитие находят некоторые темы и визуальные мотивы, которые в пору развития «шестидесятников» не успели до конца раскрыться, проявиться в полную меру и вскоре были вытеснены совсем иными, в основном антиживописными тенденциями.

Опыт данного художника важен в аспекте «выживания» самой живописи — в сохранении и актуализации самих пластических ценностей визуального искусства.

Творчество Кузнецова имеет индивидуально-обособленный характер, это своего рода «островной» персонализм, в каком-то смысле как бы вневременная «отшельническая» позиция — именно это, даже более чем стилевые особенности, сближает Кузнецова с традициями художественного «подполья» 1960–70-х годов, при ощутимой новизне живописных результатов.

Живописный метод художника в целом узнаваем и отличается постоянством при очень персональной, сложной и изысканной исполнительской технике. Эффект мерцающе-дробной «мозаичности» холста, орнаментализированная фигуративность образных наплывов, создающая эффект «взаимопросвечиваемости», утверждает и сохраняет спиритуализируемую плоскость картины, усугубляет магию ее поверхности.

Но одновременно возникает эффект антинатуралистического «иллюзионизма», внутреннее пространство холста оживает, обретая изменчивость во времени, позволяет войти в себя, погрузиться, пребывая во власти прекрасных оптических миражей — тактильно-материализованных грез о реальности чудесного.

Из конкретных впечатлений, связанных с разнообразными культурно-историческими реминисценциями, будь то Царицыно, Филевский парк или Крымско-античный Симеиз, возникают хитросплетения образно-пластических мифологем, порой не чуждых ненавязчивой цитатности. Но весь этот «историзм» в интерпретации автора лишен как дидактично-археологической сухости, так и пародийной постмодернистской усмешки.