Валерий Силаев о юбилейной выставке Анатолия Зверева
ARTinvestment.RU   28 ноября 2011

Основанная на редком раннем материале, выставка «По прозвищу Зверь» стала настоящим подарком для всех ценителей таланта художника

О дне рождения легенды неофициального искусства помнили многие. Но в Москве только галерея «Сезоны» на Сретенском бульваре успела провести выставку Зверева в ноябре — к 80-летнему юбилею Анатолия Тимофеевича. Основанная на редком раннем материале, выставка «По прозвищу Зверь» стала настоящим подарком для всех ценителей таланта художника. О феномене Зверева, о замысле проекта, кураторских задачах и особенностях выставки ARTinvestment.RU рассказали куратор Виктория Ступина, владелица галереи «Сезоны» Людмила Лисина, а также эксперт, ценитель и знаток творчества выдающегося экспрессиониста Валерий Силаев.

ARTinvestment.RU: Виктория, работы на этой выставке происходят из частной коллекции, которая прежде не выставлялась. Расскажите, как она формировалась и кто ее владелец?

Виктория Ступина: Экспонаты происходят из собрания Давида Эдуардовича Гольдферта. В 1987 году он уехал во Францию и лишь недавно вернулся в Россию. Все вещи в коллекции были приобретены до 1987 года: восемьдесят процентов работ куплено у Полины Лобачевской и ее ближайшего окружения, оставшаяся часть — это папка ранних работ, купленная у Игоря Маркевича незадолго до отъезда. После 1987 года ни одна вещь в коллекцию не приобреталась. Коллекция ранее нигде не экспонировалась, кроме 20 портретов, которые были показаны на выставке в Доме Нащокина в 2007 году. В 2002 году по материалам коллекции был издан альбом. К сожалению, при подготовке альбома профессионально его содержимое не отсматривалось, поэтому на страницы попало и несколько поддельных работ (подделки ходили по рукам еще при жизни Анатолия Тимофеевича, и это обстоятельство стало уже неотъемлемой частью легенды Зверева. Сохранились свидетельства, что некоторых своих друзей он сам благословлял на этот промысел, типа «старик, будет туго — работай “под меня”». — AI.).

AI: А к этой выставке каталог не издавался?

В. Ступина: Мы подготовили набор открыток с репродукциями лучших работ, снабженными высказываниями самого Зверева. Анатолий Тимофеевич настолько неординарный человек, что и для выставки нужно было обязательно придумать что-то особенное. Я буквально разложила на полу фотографии всех работ, смотрела на них часами, со временем появились какие-то ассоциации. Потом я взяла книги воспоминаний о нем его современников, потом — великая удача для нас — Валерий Силаев передал нам дневники и тетради Зверева.

AI: Валерий, к слову, кроме широко известной рукописной автобиографии и трактатов много ли сохранилось аутентичных текстов Зверева?

Валерий Силаев: Помимо стихов, есть трактат об игре в шашки, есть трактаты по живописи — они хранятся у Игоря Анатольевича Кузнецова, который собирается безвозмездно передать весь архив Третьяковской галерее. Тексты из этого архива никогда не издавались. Их действительно много, целый чемодан.

AI: Каким же чудом они сохранились?

В. С.: Много чего сохранилось. Например, морская форма, в которой Тимофеевич служил на флоте. Когда Оксана Михайловна Асеева умирала, у нее были тексты Зверева, а еще часть была в квартире в Свиблово, которую получили Анатолий Тимофеевич с мамой. Оттуда Игорь Анатольевич Кузнецов их позже и забрал. Сам он не коллекционер, а скорее душеприказчик, друг, доверенное лицо. У него хранились и сберегательные книжки, которые Оксана Михайловна завещала. Сам Кузнецов воспоминаний не писал, но недавно издал папочку факсимильных портретов Оксаны Михайловны.

На выставке есть несколько оригинальных текстов Зверева, в закрытой витрине. Но с них сделаны ксерокопии, которые могут подержать в руках и полистать посетители. Там есть, в частности, забавный «амурный дневник» Зверева, с номерами девушек, с которыми он знакомился. Сводная таблица типа «Таня — метро — эскалатор».

AI: Какой материал этой выставки Вы считаете ударным? Чего раньше не было?

В. С.: Ранние работы. Их видели очень немногие. Это работы 1958, 1961, 1963 годов — то, что, судя по всему, было у Георгия Дионисовича Костаки. Полина Лобачевская предполагает, что Костаки продал их Маркевичу.

AI: Какой период в творчестве Зверева знатоки считают наиболее ценным?

В. С.: До 1966 года, так сам Зверев говорил. А потом он стал «народным художником». Вообще, его нельзя втиснуть в рамки. Были вспышки в позднем творчестве. Он и в 1986 году делал замечательные вещи. Одна из последних его работ — «Вознесение» — это удивительная абстрактная вещь. Она была у Кузнецова и опубликована в одном из каталогов.

AI: Известно, что Зверев оставил десятки тысяч работ. Его наследие распылено, и систематизацией никто не занимался. Можно ли из этого делать вывод, что каталог-резоне или хотя бы свод живописных работ Анатолия Тимофеевича не появится уже никогда?

В. С.: Я собираю материал, но при моей жизни каталог вряд ли появится. Кроме моего архива, есть архив Сергея Александрова. Мы с ним собираем очень много. Ищем все прижизненные каталоги, все публикации, все отсматриваем и пытаемся систематизировать. Еще этим занимается Полина Ивановна Лобачевская, но сама по себе. А с Александровым мы работу координируем. А так, еще Владимир Немухин очень многое знает, и вообще многие художники-шестидесятники помнят работы Зверева. Я думаю, что в будущем вполне получится собрать в каталог основную массу работ. Другое дело, что такой каталог будет всегда открытым, будет дополняться и дополняться.

AI: Работы на холстах у Зверева большая редкость. Но Вы мне однажды рассказывали, что у него есть живописные произведения на холстах от мирискусников. То-то будет загадка для будущих исследователей. Расскажете подробнее?

В. С.: В Третьяковской галерее работал замечательный искусствовед Юрий Иванович Есин. Библиофил, коллекционер, владелец большого собрания Зверева. И он дружил с Юлией Григорьевной Араповой (Капитановой), художницей, ученицей Филонова. Она выставлялась под псевдонимом Юлиан Кольцов. Арапова была женой театрального художника Анатолия Арапова, который выставлялся с «Голубой розой» и с «Миром искусства». После него остались холсты, которые после смерти Юлии Григорьевны перешли к Юрию Ивановичу Есину. Тот передал их Звереву, и Анатолий Тимофеевич их записал. Так что существует несколько работ Зверева на вот этих старых мирискуснических холстах начала прошлого века.

Холсты у Зверева большая редкость. В те времена художник готовил холст сам, что требовало дисциплины и бытовых условий. Это сейчас можно прийти в художественный салон и купить загрунтованные холсты на подрамнике. А тогда нужно было и проклеивать, и грунтовать самому. Как правило, такое могли себе позволить либо художники, которые приглашали Зверева к себе (картины, написанные на «хозяйских» холстах, там, в мастерских, как правило, и оставались. — AI.), либо люди фанатично преданные таланту, как Костаки, который покупал ему холсты. А так, большая часть живописи делалась на картонке Подольского завода, которую можно было запросто купить в те времена. И докупить к ней же набор красочек, которые порекомендует Зверев.

AI: Ходит байка, что в конце жизни Зверев был баснословно богат, но скрывал это, и на его образе жизни это никак не сказалось. Насколько это правдоподобно?

В. С.: Деньги, в том числе и от продажи дачи на Николиной Горе, Анатолию Тимофеевичу завещала Оксана Михайловна. Вообще, это лучше знает Игорь Анатольевич Кузнецов, у него хранились сберкнижки. Но Вы вспомните, какое это было время. 1985–1986 год: на что можно было их потратить? Сказать, что Зверев был баснословно богат, — это вряд ли.

AI: Спрашиваю об этом в поисках подтверждения того, что образ Зверева-скитальца — не от бедности, а его четкий сознательный выбор.

В. С.: Да, это было для него способом защиты. От советской власти. Чтобы не били. Он боялся, что в милицию заберут и побьют. Кроме того, в то время была уголовная статья за тунеядство. А он же свободный художник, у него нет удостоверения, что он работает на заводе. Значит, тунеядец, бездельник. Бездельников сажали. Его спасало, что Немухин сделал ему удостоверение горкома графиков, которое он постоянно терял. Но удостоверение появилось лишь после 1976 года. Зверев же не был членом Союза художников. А значит, ему постоянно нужна была бумажка, чтобы подтверждать свою занятость. Поэтому внешний эпатирующий образ — это была защитная реакция. Плюс еще и причуды его.

AI: О причудах и характере Зверева тоже сохранились противоречивые свидетельства. Каким он был: добрым, хитрым?

В. С.: Мне кажется, добрым. Его цитаты, которыми сопровождаются работы на этой выставке, многое позволяют понять о нем как о человеке — помимо того, что эта выставка показывает нам большого художника. Я не настолько хорошо его знал, чтобы судить, был ли он хитрым. В жизни мы общались мало: была большая разница в возрасте плюс у меня не было пристрастия к спиртным напиткам. Нас познакомил Юрий Иванович Есин, показал его первые работы. На тот момент никто ничего подобного не видел. Представляете, какая была тоска в советских выставочных залах? Шел 1978 год, мне было 20 лет. И я вообще поздно обратился к изобразительному искусству, меня тогда больше музыка интересовала. Поэтому я все время сравниваю Зверева с Чарли Паркером — вижу в этом прямую аналогию. И тот и другой великие импровизаторы. Тот и другой — со своими причудами. Чарли Паркер отрезал носы у новых ботинок, чтобы они ему «не давили». А Анатолий Тимофеевич надевал рубашку наизнанку, швами наружу, чтобы швы «не терли» и, кроме того, «старик, в этих швах вся гадость собирается».

AI: Публика любила Зверева при жизни? Насколько он был популярен?

В. С.: Зверев был легендой при жизни. И еще он был необыкновенно популярен у иностранных представителей дипкорпуса. Недавно на шведском аукционе продавались два портрета второго секретаря французского посольства. Он вспоминал, как Анатолия Тимофеевича привозили в посольство под задним сиденьем посольского автомобиля. Это как раз был 1963 год.

Я хорошо помню прижизненную выставку Зверева 1984 года. А на Малую Грузинскую в те времена ходили буквально на все. Очереди выстраивались на выставки. К слову, в 1984 году, когда была выставка на Малой Грузинской, он там портреты публике за один рубль рисовал. А за три рубля — шикарный акварельный портрет. Плюс ваши краски и ваша бумага. Да, занимало 5 минут. Взглянул один раз — и моментально.

AI: Обещал передать вопрос от нашего редактора: почему в творчестве шестидесятников так распространена тема петухов? У Зверева, Яковлева, Немухина, Казарина, многих других?

В. С.: Не знаю, но могу предположить. У Зверева была тематическая «заготовка» — кошечка-лошадка-петушок, потому что обычно после портрета следовал заказ «нарисуй что-нибудь». Он в последнее время очень маялся этим. История появления петухов не понятна. У Виктора Казарина я могу понять: они работали со Зверевым на пару, больших петухов писали. Кстати, их выставку «Зверев — Казарин» в зале у метро «Калужская» я хорошо помню. Еще у Зверева есть совместные работы с Арсением Седугиным, поэтом-фронтовиком, который детские книжки писал.

AI: Насколько достоверной можно считать историю, что Зверев жену свою сажал рисовать и потом подписывал эти работы?

В. С.: Я слышал историю, что Люся, первая жена Зверева, писала очень талантливые акварели, которые Зверев подписывал. Но насколько это достоверно, я не знаю. Я тогда был совсем маленьким. Но Люсины работы я видел своими глазами в папках Игоря Анатольевича Кузнецова, когда разбирали работы. Я ходил отбирать работы вместе с другими сотрудниками отдела графики (ГТГ. — AI.). Из этих папок более 100 работ были куплены Третьяковской галереей. Очень много работ Игорь Анатольевич подарил. Это было в 1987 году, вскоре после смерти Анатолия Тимофеевича.

AI: Зачем друзья Зверева делали подделки?

В. С.: Чистый бизнес. Были такие случаи, когда чужая работы была подписана самим Зверевым, я такие работы видел. Существует вообще пять главных рук, подделывающих Зверева, которые я могу идентифицировать. Но бывают и залетные, когда неизвестно кто делал. Но подделки Зверева делались еще при его жизни.

AI: Мы, призывая наших читателей к осторожности, даем рекомендации, как отличить наиболее одиозные подделки. Например, учим, что Зверев не закрашивал полностью фон, а использовал фон проступающей поверхности как дополнительный цвет. А можете дать еще какие-то еще быстрые приемы определения подделки? Например, меня настораживают аккуратные подписи.

В. С.: Нет, аккуратные подписи у него были — на ранних рисунках я видел очень аккуратные, чуть ли не печатными буквами. На живописи нужно смотреть, как подпись нанесена. Кроме «АЗ», бывает еще и полностью «Зверев». Если прямо из тюбика, что он часто делал, то она будет вдавлена в холст. Он делал это экспрессивно, с нажимом, и скорее будут даже видны следы свинца от горловины тюбика. Это самое примитивное. Если подпись лежит поверх, аккуратно, фактурно, как макаронины, то это точно не Зверев делал. Ну и в первую очередь надо смотреть рисунок. У него, как правило, прекрасный рисунок в работах. Попадается довольно много страшных женских портретов — как правило, это подделки, потому что Зверев страшными женщин не рисовал, даже некрасивых.

AI: Я видел потекшие портреты, расплывшиеся глаза. Не должно смущать?

В. С.: Ну и что? Так бывало. Я видел портрет Юрия Ивановича Есина, на котором потекло масло. Зверев по этому поводу очень переживал, но ничего уже сделать не мог. Надо смотреть рисунок. Должна быть большая насмотренность. Часто, даже в девяноста процентах случаев, бывает, что все хорошо понятно уже по картинке в Интернете. А бывают особые случаи, когда обязательно нужно смотреть живьем. Так было, например, при отборе работ для этой выставки. Потому что фотографии делают изображение плоским, а специалисту нужно видеть фактуру.

AI: Посоветуйте, куда людям обращаться за консультацией о подлинности Зверева? Появится у Зверева свой фонд?

В. С.: Проконсультировать могут и Немухин, и Александров, и я. Сам не избегаю общения. На всех заключениях, сделанных мной, есть два телефона, один из которых сотовый, а другой — домашний. С фондом — сложнее. Например, когда создавался фонд Арона Буха, то учредители думали, что люди пойдут регистрировать свои работы. Но этого не произошло. Если сделать фонд Зверева и сказать «Приходите, регистрируйте свои работы», то огромное количество людей даже с настоящими работами Зверева испугается и не придет. Потому что иногда с пеной у рта спорят, что работы стопроцентно настоящие.

AI: И при этом каждый говорит, что покупал у Зверева напрямую.

В. С.: У Анатолия Тимофеевича нельзя было ничего купить напрямую. Можно было заказать работу. Вы хотите портрет — он вам сначала напишет, какие краски и материалы нужно купить, а потом придет и напишет ваш портрет. Было какое-то количество ранних работ, которые лежали в папках под диваном в Свиблово. Но оттуда никто практически ничего не брал. Мой опыт общения показывает, что в основном купить можно было, только заказав у него работу.

AI: Людмила, как публика приняла эту выставку?

Людмила Лисина: Мы сами не ожидали такого количества народа и такого числа благодарностей от людей. Люди, которые его знали, вспомнили то, что не видели очень давно. Некоторые говорят, что эта выставка им понравилась даже больше, чем прижизненная выставка в 1984 году на Малой Грузинской. Мы выслушали такое количество добрых отзывов, что это просто потрясающе. Мы работаем с 11 утра, а уже с 10 часов люди пытаются попасть. Идут и с детьми, и дети с удовольствием смотрят. Объем небольшой, мы показываем 52 работы, поэтому люди не успевают устать и могут в полной мере насладиться. Всего же в этой коллекции около 250 работ.

AI: Валерий, мы уже говорили, что выставка построена на ценных ранних работах. Кроме этого, в чем ее особое значение?

В. С.: Она хороша даже не тем, что был проведен тщательный отбор или представлены ранние вещи. Важно, что здесь показаны работы, которые Зверев делал для себя, для души. Здесь он Художник, от начала до конца. Здесь нет заказных работ. Есть портрет Полины Ивановны Лобачевской, но он настолько замечательный, что даже в голову не придет назвать его заказным. Даже если он заказной, то он блестящий. Словом, здесь Зверев — Художник на сто процентов. Ставит задачи и с блеском их решает. А потом посмотрите на работы из первого зала. Кто еще в 1958–1961 годах в Советском Союзе делал такие конструктивистские вещи? Никто. Это его диалог с мастерами русского авангарда 1910–20-х годов. Удачный, неудачный — не важно. Этот диалог был инспирирован Костаки. Но Зверев позволил себе такую смелость — взял чужие пластические решения. Я вспоминаю себя молодым человеком, как в 1984 году я пришел на его персональную выставку в горком графиков. Тогда я увидел вещи, которых от него ждали. Там был потрясающий жираф, еще что-то. А в остальном же были салонные портреты, «губки бантиком», которые стали потом основой для подделок (губки, большие глаза и пр.). А тут он — Художник.

AI: Получается, что выставка в 1984 году была так себе?

В. С.: «Так себе» не то слово. Тогда показали то, что удалось собрать. Многие владельцы не давали свои работы, многие вещи были вывезены. У самого же Зверева ничего не было и быть не могло. А здесь мы приходим и видим работы, написанные с удовольствием, со своими задачами, с новаторскими приемами. Посмотрите основу этих композиций: рисунок сделан горловиной тюбика в одно движение. А плоскости прокрашены обратной, плоской стороной этого тюбика, как мастихином. Или портреты тушью 1966 года: они сделаны пальцем, палочкой, но выполнены мастерски и показывают его выдающимся рисовальщиком. Не умаляя достоинств прежних блестящих выставок и у Полины Лобачевской, и в Третьяковке, эта выставка для меня лучшая. Здесь акцент на работы, сделанные для себя, сделанные вкусно. Она напоминает квартирную, в том числе по способу развески, но в этом как раз была Викина задача — воссоздать ту атмосферу.

AI: Я слышал противоречивые мнения о последних годах Зверева. Одни говорят, что он стал сдавать как художник, другие — что, наоборот, мастерство стало раскрываться с новой силой. Что Вы думаете?

В. С.: Я не знал Зверева так близко. Но я вижу работы. Да, были вспышки. Но было и очень много слабых работ. Этого не отнять, не та рука была. Когда смотришь поздние рисунки, нет в них прежней энергии. Думаю, это шло от безвыходности. Мне рассказывал Сережа Соколов, художник, с которым дружил Зверев: однажды он проснулся после возлияния, сидит, как граф, белый (у него была очень белая кожа) и говорит: «Старик, здесь я никто. А там [за рубежом] мои работы ценят». Почему он не уехал? Ну, кто бы его выпустил: надо было искать еврейские корни. А когда границы открыли, его уже не стало. Хотя я думаю, что у него и в голове такого не было. При этом, по воспоминаниям, например, Александра Лотовкина, видно, что в молодости Зверевым многое было сделано от амбиций и он очень стремился быть первым.

AI: Для амбициозного человека странно, что он совсем не заботился о своем месте в истории.

В. С.: Вероятно, он думал, что все безнадежно в этой стране. Думаю, что он не верил в падение советской власти. Тогда ведь ничего не предвещало. Безнадега была полная. А потом люди — слабы, даже с амбициями.

Думаю, что в конце жизни его просто перестала интересовать художническая часть. Он нашел уже все приемы, все способы самовыражения и их эксплуатировал. Звереву больше не интересно было работать с формой, с цветом, с пластикой, с материалом. Не исписался, а определенная апатия. Подсознательно-то наверняка была мысль: «А что же я не в музее? Почему меня не выставляют на Кузнецком мосту?» Он понимал, что со своим искусством никогда не впишется в законы соцреализма. При всем реализме и натурности своего искусства.

AI: Виктория, какие дальнейшие планы связаны с этой выставкой?

В. Ступина: Мы хотим показать эту коллекцию в городах России, странах Балтии, потом в Германии, Бельгии и Франции. Готова поспорить с теми, кто считает Зверева художником только национального, а не международного значения. Только что в интервью на канале Russia Today британский ведущий спросил меня: «Не кажется ли Вам, что Зверева лучше знают на Западе, чем в России?», что говорит о том, что с творчеством Зверева западная аудитория тоже довольно неплохо знакома.

Редакция ARTinvestment.RU

Фоторепортаж с выставки «По прозвищу Зверь» можно посмотреть на форуме AI.