Сергей Бурмистров о коллекционировании редких книг
ARTinvestment.RU   21 июля 2011

О специфике российского рынка редких изданий ARTinvestment.RU рассказал Сергей Бурмистров, главный редактор журнала «Про книги» (www.aboutbooks.ru) и устроитель одноименных торгов — аукционов журнала «Про книги»

Книги любят тишину. Иногда даже слишком. В отличие от живописи, рекорды книжных торгов редко попадают на передовицы, из них не делают сенсаций. А библиофильство, собирательство редких книг, рукописей и автографов в бывшей стране книголюбов превратилось в «спорт» для избранных. Это особая стезя для тех, кто готов отказаться от пафоса демонстрационных покупок в пользу только своего изысканного интеллектуального удовольствия. Удовольствия, впрочем, тоже отнюдь не дешевого. Книжные раритеты могут стоить десятки и сотни тысяч долларов, а библиофилов в нашей стране обслуживают сразу несколько регулярных аукционов. О специфике российского рынка редких изданий ARTinvestment.ru рассказал Сергей Бурмистров, главный редактор журнала «Про книги» (www.aboutbooks.ru) и устроитель одноименных торгов — аукционов журнала «Про книги». Говорили о мотивациях книжных людей, а также о том,  к чему стоит готовиться потенциальным коллекционерам.

ARTinvestment.ru: Зачем покупают живопись — всем понятно. Тут и инвестиции, и определенная демонстрация успеха — много всего. С книгами тоже более-менее ясно. Но вот письма? Это, со стороны, совсем уже прикладная тема, для историков. Зачем коллекционеры покупают письма?

Сергей Бурмистров: Письма порой очень высоко ценятся. На предыдущем аукционе у нас предлагалась книга Фаддея Булгарина с вложенным в нее письмом Булгарина к Петру Кеппену 1835 года. Сама книга «Памятные записки титулярного советника Чухина, или Простая история обыкновенной жизни» не является большой редкостью. В хорошем состоянии ее  цена — полторы-две тысячи долларов от силы. А вот с письмом — совсем другое дело. Она ушла за 17 тысяч долларов. Письмо Фаддея Булгарина с описанием исторических и литературных реалий, творческих союзов и взаимоотношений в писательской среде пушкинского времени — исторический артефакт, музейная вещь.

На последний аукцион была выставлена книга «История русских школ иконописания до конца XVII века» Дмитрия Ровинского. И к ней было приложено письмо Ровинского к Погодину, в котором он очень подробно описывает, что цензура изъяла из данной книги. Это, безусловно, информация непреходящего музейного значения, ее другим способом никогда не получить. Экземпляр был «породистый», замечательной сохранности, необрезанный, с сохранением обложки, из библиотеки известного русского собирателя Н. К. Синягина. Торги на нее стартовали с 60 тысяч рублей, а завершились суммой в 460 тысяч рублей.

AI: Получается, что покупают письма отнюдь не музеи. Как частный владелец может распорядиться такими историческими артефактами?

С. Б.: Прежде всего покупатели делают такие «вкусные» приобретения, чтобы насладиться близостью к любимому поэту или писателю, ведь оригинальный автограф обладает огромной энергетикой и притягательной силой и приближает собирателя к ушедшей эпохе, давая возможность понять, чем жил его любимый писатель, с кем общался и о чем думал, когда создавал то или иное произведение. Некоторые собиратели-исследователи планируют включать информацию из писем в книги и литературоведческие исследования, делать на этой основе выставки, предоставлять материал для экспонирования — чтобы вещи «работали». Например, перед Днем космонавтики на аукционе у нас продавался редкий автограф — книга Константина Циолковского с дарственной надписью Сергею Королеву. Два столпа космонавтики — вещь абсолютно музейная! Старт у нее был 110 тысяч рублей, а продана она была за 550 тысяч. Через несколько дней эту книгу показали по Первому каналу в репортаже, посвященном истории нашей космонавтики. Мне потом звонили из Музея Циолковского в Калуге — их этот экземпляр книги очень заинтересовал, потому что материалов о взаимоотношениях Циолковского и Королева сохранилось крайне мало.

AI: В чем специфика российского рынка антикварной книги по сравнению с западным?

С. Б.: Наш рынок очень ограниченный. На Западе материала несравненно больше — там не проходил Мамай, не было таких разрушительных войн. И сохранность материала на Западе выше. А потом нужно помнить, что у нас на 100 лет позже началось книгопечатание. В России иллюстрированные книги XIX века — на вес золота, а на Западе — это обычная вещь, которая в среднем стоит от 10 до 100 долларов и продается в обычных антикварно-букинистических магазинах на каждом углу.

AI: Когда держишь в руках старое издание, часто поражает высочайшее качество материалов. Книге 250 лет, а бумага не пожелтела, отлично сохранился кожаный переплет. Насколько большое значение имеет техническая сохранность издания?

С. Б.: Сейчас коллекционеры стремятся выбирать самый лучший экземпляр: нетронутый, с сохранением обложки, непереплетенный, а если есть переплет, то времени издания книги. Люди ценят возможность поставить на полку книгу в том виде, в каком она вышла из печати. Цена на «нетронутый», неразрезанный экземпляр в издательской обложке (если речь идет о редкой книге) может быть в разы выше, чем на такой же экземпляр, но в современном переплете. Экземплярность сейчас становится очень важной. Ведь с учетом наших исторических перипетий таких книг осталось совсем мало.

AI: А есть в книжном коллекционировании какие-то особенно престижные направления? Например, как русский авангард в живописи?

С. Б.: Особым спросом пользуются «пушкиниана» (прижизненные издания Пушкина) и прижизненные издания других русских классиков — они стоят очень больших денег. Приобретение таких изданий можно рассматривать как инвестиции, потому что эти книги дешевле не станут. Кроме того, есть несколько давно разработанных направлений, характеризующихся очень высокими ценами: иллюстрированные издания первой половины XIX века, старопечатные издания XVI века (от Ивана Федорова), автографы на книгах, русские переплеты (работы известных переплетчиков Шнель, Ро, Петерсон). Издания серебряного века — произведений Ахматовой, Мандельштама и др.

Можно отметить еще такое направление, как первые издания будущих классиков. Известный собиратель Игорь Охлопков несколько лет назад издал каталог своей коллекции — «Дебютные книги русских писателей XIX и XX веков», включающей  первые пробы пера, которые считаются большой редкостью. В то время, когда писатели были молодыми, малоизвестными, их книги не берегли, читали сами и давали читать другим. В качестве примера таких изданий можно привести первую книгу Ахматовой «Вечер» и первую книгу Цветаевой «Вечерний альбом». В хорошем состоянии, в издательских обложках цена на такие книги может колебаться от 10 до 15 тысяч долларов.

AI: Получается, что человек придумал свою тему, а потом она прижилась и «пошла в народ»?

С. Б.: Да, теперь на наших аукционах продается всё больше и больше дебютных изданий. Я считаю, честь и хвала таким собирателям, которые изобретают новые направления коллекционирования. И ко всему прочему это не так бьет по кошельку. Так, если вы захотите собирать прижизненные издания Пушкина, то вам нужны будут десятки миллионов долларов. А если придумаете что-то свое, то можно обойтись в десятки раз меньшими средствами. Тот же Охлопков закончил собирать дебютные книги и начинает разрабатывать тему, которую он назвал «Мой СССР», — знаковые книги для человека, жившего в эпоху СССР. Таких книг много и продаются они по вменяемым ценам.

AI: Сколько же стоит прижизненное издание Пушкина?

С. Б.: Первое издание «Евгения Онегина» — полный комплект всех тетрадок в обложках — может стоить от миллиона долларов. А вообще предела нет, поскольку количество таких экземпляров можно пересчитать по пальцам одной руки. И это притом, что прижизненные тиражи Пушкина были немаленькие — от 1000 до 2500 экземпляров. Последнее прижизненное издание «Евгения Онегина» 1837 года, миниатюрное, вышло тиражом 5000 экземпляров незадолго до гибели поэта. Рассчитывали распродать его за год-два, а после дуэли и гибели поэта весь тираж разошелся за неделю. Такая книга была у нас на последнем аукционе в очень хорошем состоянии. При старте в 220 тысяч рублей новый владелец приобрел ее за 340 тысяч рублей.

Еще один библиофильский фетиш — первое издание «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева 1790 года. Я не знаю букинистов, которым посчастливилось бы держать его в руках. В Ленинской библиотеке есть, по-моему, четыре экземпляра. Если бы такая книга появилась на рынке, то цена на нее зависела бы только от «аппетита» продавца и возможностей покупателя.

AI: В России многие выдающиеся художники работали в качестве иллюстраторов детской книги. Эту тему можно отнести к перспективным коллекционным направлениям?

С. Б.: Да, безусловно. Цена детской книги зависит в первую очередь от ее сохранности. Детская книга, как правило, зачитана и разрисована, а в идеальном виде она сохраняется только у коллекционеров, которые специально откладывают экземпляры. Поэтому детские книги в хорошем состоянии ценятся довольно высоко. И второй фактор — имя иллюстратора. Всем известны имена Конашевича, Ватагина, Мавриной — вот они, конечно, ценятся. Еще есть повышенный спрос на редкие региональные издания детских книг, которые выпускались малым тиражом и не доходили до центра. Культовыми также являются детские книги, написанные классиками серебряного века, книги со стихами Маяковского, Блока, Мандельштама, Хармса, иллюстрированные известными художниками, а иногда и самими писателями.

AI: Очевидно, что книжный рынок, как и рынок русского искусства, испытывает серьезный дефицит качественного предложения…

С. Б.: Дефицит материала огромный. И конкуренция обостряется — то и дело появляются новые аукционы, и борьба за материал будет усиливаться. Как и борьба за покупателя. Чего греха таить — многие мелкие аукционы держатся на трех-четырех серьезных покупателях. Поэтому наш рынок я не назвал бы сегодня стабильным. Другая наша проблема состоит в том, что всем нужно одно и то же. Если человек со средствами, то он хочет собирать прижизненного Лермонтова, Пушкина, иллюстрированные издания с двойными-тройными сюитами иллюстраций и пр. А на всех не хватает.

AI: К слову, какова глубина рынка антикварной книги? Сколько на нем коллекционеров?

C. Б.: Можно привести некоторые косвенные оценки. Наш журнал «Про книги» выходит под эгидой Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Председатель редакционного совета журнала — руководитель агентства Михаил Вадимович Сеславинский. К слову, он является одним из крупнейших библиофилов, владельцем крупной коллекции книг (собирает прижизненные издания русских классиков, издания серебряного века, автографы, детские книги и многое другое). И вот в прошлом году он выступил с инициативой создания Национального союза библиофилов. Сейчас союз создан и насчитывает около 100 членов, включая собирателей и дилеров антикварной книги. В большинстве своем это давние собиратели, которым по  60-70 лет. По оценке союза, в России порядка 300-500 библиофилов — собирателей антикварной книги. Если же говорить о серьезных богатых коллекциях, то их, наверное, порядка 30-40.

AI: Скорее всего, их было бы больше, если бы моду задавали известные люди. Вот кто у нас самые известные библиофилы?

С. Б.: Среди собирателей, которые «не шифруются» и известны широкому кругу книголюбов, могу назвать Михаила Сеславинского (руководитель агентства «Роспечать»), Константина Эрнста (глава Первого канала), Павла Гусева (главред «МК»).

Библиофильство постепенно должно стать модным. Твоя библиотека — это все-таки определенный показатель интеллектуального уровня. Мне кажется, что без форс-мажорных обстоятельств в ближайшие пять лет количество серьезных коллекционеров антикварной книги должно существенно увеличиться. Появятся новые направления собирательства. Соприкосновение с книгой в любом случае облагораживает.

AI: А кто-нибудь из олигархов коллекционирует книги?

С. Б.: Я слышал, что какие-то вещи активно покупал на западных аукционах Дерипаска. Но уверенно сказать, правда это или нет, я не могу. А интересующие вас покупки прижизненных изданий за миллион долларов делают люди, которых нельзя назвать олигархами. Это люди со средствами, но не входящие в сотню Forbes. Просматривая «Форбс», где был рейтинг наших богатейших людей, лишь в районе 150-х мест я увидел человека, который в списке интересов упомянул, что он библиофил.

AI: Что можно сказать о возрасте коллекционеров-библиофилов?

С. Б.: Фаза определения себя и собирания всего подряд чаще всего начинается в возрасте от 35 лет, около 40.

AI: Наши коллекционеры собирают преимущественно русские книги? Хэмингуэя не станут покупать?

С. Б.: Преимущественно да. Хэмингуэя возьмут охотнее, если там будет автограф, возможно, адресованный известному человеку, или, например, его первую книгу.

AI: К вопросу о дороговизне коллекционирования книги. Насколько сложно и дорого обеспечивать условия хранения?

С. Б.: Существуют, конечно, специальные библиотечные системы, но по большому счету ничего особенного не нужно. У каждого свой подход. Например, владелец очень внушительной коллекции западноевропейских книг Александр Невзоров (тот самый ведущий «600 секунд», занимается иппологией и собирает редкие западноевропейские вещи) для обеспечения влажности в библиотеке ставит банки с водой. Важно, чтобы на книги не попадал прямой солнечный свет, не было слишком сухо (нормальные условия — 50-60% влажности). Некоторые ставят для этого увлажнители. Но вообще книги хорошо переносят обычные комнатные условия.

AI: Интересно, как происходит ценообразование? Баз же нет? Получается, негде посмотреть системно, сколько стоят письма Пушкина и Лермонтова?

С. Б.: Нет, референсные продажи таких писем, конечно, были. А вообще в России с информацией дело обстоит непросто. На Западе существует огромное количество справочников, все цены расписаны и комиссионеры в основном работают на строгом проценте комиссии (5-10%). А у нас до поры до времени навар в этом бизнесе был, выражаясь языком старых дилеров, «два конца», то есть 100%. Источник объективной ценовой информации у нас — аукционы. Бывают, конечно, случаи, когда кто-то из претендентов не узнал об аукционе и вещь ушла вдруг очень дешево. Но это исключение. Вспомним опять пример с автографом Циолковского. Если бы эта книга выставлялась в магазине, то оценена она была бы существенно дешевле.

AI: Хорошо, что заговорили про аукционную практику. Сколько на книжном аукционе журнала «Про книги» присутствует человек в зале?

С. Б.: По-разному, в среднем 15-25 человек. Еще 20-25 человек обычно делают заочные ставки и два-три человека — по телефону. Мы сделали пробу пера в апреле прошлого года, с тех пор провели девять аукционов и уже в прошлом году заняли 17% рынка.

AI: Какие российские аукционы являются сегодня главными по книгам и автографам?

С. Б.: На сей счет существуют экспертные данные. В прошлом году доли аукционных домов, по оценке эксперта в области антикварно-букинистической торговли К. В. Сафроновой, были следующими: «Империя» — 42%, «Гелос» — 31%, «Про книги» — 17%, Аукционы М. Я. Чапкиной — 6%, «Акция» — 4%. Мария Яковлевна Чапкина — один из старейших  и уважаемых букинистов. У нее магазин на Арбате, и раз в сезон она проводит аукцион. В основном там вещи со стартом в 1-2 тысячи рублей, бывают серьезные сражения за отдельные лоты, но в основном это дилерские недорогие вещи.

AI: Послеаукционные продажи у вас практикуются? Со скидками?

С. Б.: После каждого аукциона дополнительно продается 2-5% лотов. Появляются люди, которые не успели поучаствовать в аукционе или случайно наткнулись на непроданные вещи. Никаких скидок. Мы продаем только по старту +10%, ниже не идем.

AI: Насколько остро на рынке антикварной книги стоит проблема подделок?

С. Б.: Подделки есть, и чем дороже книги, тем более изощренными становятся подделки. Существует несколько видов подделок. Так, прижизненные издания Пушкина, например «Братья Разбойники» или  «На взятие Варшавы», — это тонюсенькие брошюрки. Вот такие поддельные брошюрки и встречаются на рынке, потому что их реально можно подделать: подобрать бумагу того времени, бумагу с филигранями, сделать в эксклюзивном варианте клише, чтобы это было именно типографское фактурное тиснение, чтобы буквы были вдавленные. Подбирают переплет того времени или состаривают его. Цена вопроса — десятки тысяч долларов, а иногда и сотни. Разоблачить подделку помогает только опыт и сравнение с экземплярами, находящимися в известных коллекциях. Недавно, по слухам, на рынке мелькнул экземпляр «Ганса Кюхельгартена» Н. В. Гоголя, изданный в то время, когда он еще выступал под псевдонимом Алов. Эта книга была раскритикована современниками как подражание немецкому романтизму. В результате Гоголь почти весь тираж уничтожил, оставшиеся экземпляры можно пересчитать по пальцам. Книга превратилась в огромную библиографическую редкость. И вот не так давно предлагались на рынке то ли один, то ли два экземпляра, которые, по оценкам некоторых экспертов, были подделкой.

Кроме «полных» подделок существует еще недобросовестное поведение — когда букинист дает недостоверную информацию о состоянии экземпляра. Бывают вещи с утратами обложки или отдельных листов, на место которых ставятся ксерокопии. Если хорошо подобрана бумага, то новичок не определит подмену. По идее в этом нет ничего криминального — это своего рода вариант реставрации редкой книги. В этом нет ничего зазорного до тех пор, пока вы честно объявляете, что в книге были такие-то утраты. Но если вы продаете ее как безупречный экземпляр, то это тоже можно рассматривать как разновидность подделки. Некоторые торговцы практикуют подбор переплета: находят западные книги, выдирают книжный блок и вставляют туда другую книгу. Это не подделка, книге дается вторая жизнь, но при этом она сильно теряет в цене.

AI: Наверняка существует и огромная проблема краденых книг?

С. Б.: Проблема в том, что в перестроечные годы огромное количество ведомственных библиотек перестало существовать, они официально закрывались, а книги выбрасывались на помойку. Поэтому гуляет огромное количество книг с библиотечными штампами. В этом нет ничего криминального до тех пор, пока нет данных, что книга украдена из какой-то ведущей библиотеки страны. А в штампах ведомственных библиотек нет ничего страшного, если книга некраденая, если штампы погашены или библиотека перестала существовать, а факт передачи фондов в другие государственные хранилища не зафиксирован. Но в любом случае книга с печатью или сведенной печатью сильно теряет в цене. Хотя есть масса людей, которые их покупают. Особенно со сведенной печатью. Хотя, на мой взгляд, это еще хуже. Раньше, например, боялись и сводили печати дореволюционных частных библиотек, в большинстве своем императорских или дворянских. А сейчас в дореволюционных печатях страшного вообще ничего нет. А вот если печать сведенная, то непонятно, дореволюционная она была или советская (что хуже). Стертая печать оставляет больше вопросов.

AI: Как на букинистическом рынке сказался кризис?

С. Б.: Кризис больно ударил и по книгам тоже. До кризиса очень хорошо продавались книги среднего ценового сегмента (500-1500 долл.). Их активно приобретали в качестве подарка. Цены на такие книги частенько сильно завышались. А после кризиса этот сегмент сильно просел, эти книги уже не покупают по тем ценам, к которым привыкли дилеры до 2008 года. По-прежнему в цене высокий эксклюзивный сегмент, прижизненные издания, которые только растут в цене. Очень дешевые книги также продолжают хорошо продаваться. Получается, что хорошо продается дорогое и дешевое. А средний сегмент — нет. Цены там были необоснованно завышены, так что снижение — нормальный процесс.

Сейчас можно сказать, что кризис закончился. Старые клиенты вернулись, причем довольно давно. Но по-прежнему продолжается кризис материала.

AI: Какие ограничения существуют на ввоз и вывоз антикварных книг?

С. Б.: На ввоз антикварных книг ограничений нет. А вывозить можно только те вещи, которые были официально ввезены в Россию и надлежащим образом задекларированы. Если книга старше ста лет и вы ее никогда не ввозили, то легально вывезти ее нет практически никакой возможности. Разве что это временный вывоз для целей экспонирования. На границе задерживается много несчастных людей, и явные случаи недоразумения преподносятся как контрабанда. Например, задержан человек, у которого изъят томик Салтыкова-Щедрина издательства «Нива» 1901 года. Такую книгу на рынке продать невозможно, она никому не нужна, но задержание с ней означает на практике заведение уголовного дела.

AI: Глупость какая! А если я случайно заверну рыбу в газету 1901 года?

С. Б.: А вдруг вы завернете ее в первый номер газеты «Искра», изданный Ильичем? У нас на аукционе такой экземпляр недавно ушел за 20 тысяч рублей.

AI: А букинисты не хотят объединиться и войти в Международную конфедерацию антикваров и арт-дилеров?

С. Б.: На Западе есть Международная ассоциация антикварных книготорговцев ILAB, и у нас собирается круг заинтересованных лиц, которые хотят создать нашу собственную ассоциацию книготорговцев, которая в будущем, возможно,  будет сотрудничать с МКААД. В ILAB тоже существует кодекс этики, и членство в этом братстве служит свидетельством того, что ты честен и прозрачен. Если прийти в магазин на Западе и сказать, что ты член ILAB, то тебе могут даже отдать книгу под честное слово с условием, что ты оплатишь ее потом.

AI: Расскажите об инвестиционной привлекательности книг. Как они способны расти в цене?

С. Б.: Вещь первостатейная может расти на 50-100% в год, но таких, думаю, меньше 1%. Рискну предположить, что около 50% антикварных книг показывают динамику порядка 10% роста в год. Когда я сам покупал и продавал книги, то, имея определенный багаж знаний в области антикварной книги, обычно через две-три недели находил покупателя, согласного заплатить за тот или иной экземпляр на 50-100% больше той суммы, за которую он был приобретен мною. Впрочем, это не говорит об общей динамике рынка.

Редакция ARTinvestment.RU