К ретроспективе Вильяма Бруя в Москве. Вадим Алексеев о художнике
ARTinvestment.RU   17 января 2011

С 25 января по 27 февраля 2011 года в ММСИ пройдет ретроспектива «Вильям Бруй (Франция–Россия)». ARTinvestment.ru поздравляет художника и в преддверии выставки публикует статью Вадима Алексеева «Аристократ духа. Свободный художник Вильям Бруй в Москве»

В период с 25 января по 27 февраля 2011 года, в ММСИ на Петровке, 25 пройдет ретроспектива «Вильям Бруй (Франция–Россия)». ARTinvestment.ru поздравляет художника и в преддверии выставки публикует статью Вадима Алексеева «Аристократ духа. Свободный художник Вильям Бруй в Москве».

АРИСТОКРАТ ДУХА
Свободный художник Вильям Бруй в Москве

Вильям Бруй родился в Ленинграде (1946), бросил художественную школу и устроился подмастерьем в граверную мастерскую, где познакомился с главными формалистами города, учениками Филонова и Малевича. Под их влиянием в 1963-м занялся абстракцией, а в 69-м сделал книгу литографий ЕХ АDVERSO, произведшую сильное впечатление на западную критику и купленную музеями МОМА и Гуггенхайма. Через год Бруй уехал в Париж, а затем в Нью-Йорк, где начал серию гармонических абстракций «Unified fields». Огромные картины шли в ногу со временем — работы из этой серии есть в МОМА, Гуггенхайме и Помпиду. 70-е стали золотым временем: Бруй выставлялся в одной из лучших галерей Нью-Йорка «Andre Emmerich», работал в лофте Марка Ротко на Манхэттене и жил на два континента. Жизнь Бруя полна фантасмагорий и отлично описана в романах Лимонова и Тополя. В 85-м Вильям Бруй вернулся в Париж, в мастерскую с видом на Бобур, ставшую на 20 лет одним из светских центров города — легендарные вечеринки сводили Дину Верни и Наталью Медведеву, Фанни Ардан и Александра Васильева. В прошлом году его выставку представил Русский Музей в Петербурге, а 24 января полная ретроспектива Вильяма Бруя открывается в Москве, в Музее Современного Искусства на Петровке.

«Если поселюсь в Москве, то введу моду на бакенбарды!», — говорит Вильям, когда мы подходим к памятнику Пушкина. Конечно, введет. Шляпа, пончо, бакенбарды. Идет дождь, мы гуляем по бульварному кольцу, прохожие оборачиваются, люди из ресторана «Пушкин» кажутся жалкими провинциалами. Парижанам представлять его не надо: важная часть городского пейзажа, художник притягивает к себе красавиц, яркие абстрактные работы — кошельки толстосумов, а шумные шаббаты в его ателье у Бобура сводят тех и других с поэтами и с ума.

Бруй провел детство в Эрмитаже, балдел от Матисса и Пикассо, сразу влюбился в «Даму в черной шляпе» с картины Кеса Ван Донгена. В 14 лет устроил мастерскую в родительской спальне и однажды сделал десять картин в технике дриппинга, где художник отключается и передает свое «Я», разбрызгивая краску на холст. Вышла современная живопись абстрактного экспрессионизма — Бруй стал едва ли не первым после авангардистов 20-х западным художником в России.

«Потом я пулей вылетел из художественной школы и, начиная с 61-го года, весь день проводил в городе, тусовался с Женей Рейном и прочими в кафе «Норд». «Сайгон» еще не был открыт, все собирались в «Норде», я приходил с папкой картинок и показывал их публике. На мне был свитер, связанный из веревок — позже дружинники поймали меня на Невском и разрезали его на куски. Мы не были ни пьяницами, ни бандитами, а были художниками и поэтами, людьми, которые вольно ходят по улицам. Дружина находилась в подъезде у Иосифа Бродского — мы жили на одной улице. Вся история Бродского связана с личной антипатией предводителя дружины Лернера — гордый Иосиф отказался мыть пол в подъезде, и тот ему отомстил. В 63-м году мы провели с ним целую зиму в Комарово, на даче у Бергов. Иосиф читал стихи, которые написал в электричке. Мы пили чай и много чего обсуждали долгими зимними вечерами».

В Комарово Бруй попал в закрытую среду старой питерской интеллигенции, сохранившуюся, несмотря на всю советскую власть. Пока дети интеллигентов выпивали в городе, юный Вильям вслушивался в дачные разговоры папаш. В Петербурге 60-х сохранялась и аристократическая жизнь — его мама устраивала званые обеды, а знакомая дворянка, полвека скрывавшаяся в подвале своей прислуги, обучила тонкостям светского поведения, которые сильно пригодились в жизни. В 71-м году Вильям уехал в Париж и в баре отеля «Ритц» познакомился с аристократкой и возлюбленной Маяковского Татьяной Яковлевой и Алексом Либерманом, арт-директором журнала Vogue, которые задавали тон во всем мире. Те увидели в юном художнике настоящий питерский класс, и представили всему Парижу. Войдя в узкий круг международной артистической элиты, Бруй стал гвоздем светских вечеринок. Когда Либерманы уехали, шефство над Бруем взяли леди Ия Абди, красавица и шпионка 30-х, баронесса Лилиан де Ротшильд и директриса дома Кристиана Диора Сюзанн Люминг. Встав на ноги, Бруй переехал в Нью-Йорк — после войны столица мира была там, а Алекс Либерман предоставил ему ателье Марка Ротко.

«Круг Татьяны и Алекса был весь Нью-Йорк, он был весь в чарах Татьяны Яковлевой — Нью-Йорк без Татьяны Яковлевой — не Нью-Йорк, я не преувеличиваю. Алекс и Татьяна были законодателями вкусов, и к ним стекался народ, чтобы пронюхать, что они думают и говорят об искусстве. Татьяна — одна из нескольких людей, формировавших стиль и класс Нью-Йорка. Ее ругали, ненавидели, боялись. На обедах, где собралось человек двадцать именитейших людей, она часто орала на весь стол: «В России искусства нет, и не может быть, это отсталая страна!». При этом всюду меня водила с собой, и сидящие за столом люди должны были сообразить, что я и есть тот, кто им нужен. Все на полуслове — надо всматриваться и вчитываться.

Там были Артур Миллер, Бернстайн, Горовиц, Мазервелл и Джаспер Джонс, я уж не говорю об Энди Уорхоле, который был везде как в бочке затычка и приставал к моей мужеподобной жене Сильве, несмотря на то, что был похож на профессора кислых щей. Я часто ходил в клуб «54», но из меня перло буйное гетеросексуальное еврейство, а его люди были сильно изгажены своей юностью и хулиганскими тусовками. Великая мода на Энди Уорхола началась в конце 80-х годов, незадолго до его смерти. При мне можно было заказать у него свой портрет за десять тысяч долларов. Вы приходили на Фабрику, и он делал три экземпляра — один оставлял себе, два отдавал вам. Но Татьяна обожала приводить его к себе, потому что он разбавлял компанию — у нее одновременно сидели Джеки Кеннеди, Андрей Вознесенский и Энди Уорхол».

В Америке Бруй стал делать очень современные черные картины, десять метров на пять или шесть на три. Его сеткообразные абстракции воздействуют своим светом и внутренней силой. Написанные на монохромных или размытых в мягких цветах холстах, эти волнующие, будоражащие память работы кажутся светящимися изнутри. Бруй использует выразительные, сильные, точные линии внутри ограниченной, но изливающей свет формы. В декабре 75-го года он выставлялся вместе с Джулианом Шнабелем — галереи Эммерича и Кастелли были в одном доме на Бродвее. Оба были талантливы, но газеты выбрали Шнабеля, поскольку Бруй был русским. Философ Антон Козлов писал, что «важность Unified Fields заключается в том, что Бруй был единственным русским художником, не продолжившим абстракцию с того места, где ее оставили Малевич и компания, но впитавшим в себя, возможно неумышленно, всю эволюцию западного искусства 1940х-1950х годов».

  • Гр. Забельшанский, Г. Сапгир, А. Брусиловский, А.  Бородулин, В. Бруй. Париж. 1988

Подобно русским авангардистам до него, Бруй в своих лучших работах абсолютно западный, и поэтому, во многом уникальный для истории послевоенного русского модернизма художник. С самого начала Бруй позиционирует себя как неоромантический художник абстрактного экспрессионизма. В его подходе к использованию цветных и многомерных плоскостей в проективном пространстве прослеживается явное сходство с минималистами и художниками Hard Edge, такими, как Элсворт Келли. В работах 1960х и 1970х Бруй делает акцент на предельном упрощении формы, использовании главных форм и одноцветной палитры основных цветов. В этом Бруй оказался достойным представителем геометрической абстракции, для него, как для Агнес Мартин, Франсуа Морелле и Сола ЛеВитта, сетка пересекающихся линий стала первичной геометрической композицией.

Вокруг шел бум собирания искусств. На Парк-авеню были десятки двухэтажных квартир, где висели Матисс, Сезанн, Пикассо, Дали, куда водили делегации из музеев. Там жили настоящие меценаты, дававшие деньги на искусство, а не для надписи на табличке. Таким был друг Бруя Гриша Грегори, русский нэпман, содержавший во время войны Сальвадора Дали. Однажды Бруй пришел к хозяйке банка мадам Морган. Лифт у нее был отделан парчой из венецианского дворца, ручки — 18 века, а в прихожей висел Леонардо да Винчи. У ее соседей был «Дом повешенного» Сезанна, а его рисунки занимали отдельную комнату.

«В Нью-Йорке коктейли начинаются одновременно в нескольких домах, потом обеды, и мне приходилось в одно место идти на коктейль, в другое на обед, в третье на десерт, в пятое на кофе. В отличие от парижских, нью-йоркские компании были все очень чопорные, очень black tied, подтянутые, элегантные, неразболтанные — потому что немножко провинциальные — пили-ели, бесились, а потом играли в карты. Наркотики употребляли все, гости часто приходили обдолбанные, но это была частная жизнь, никаких таблоидов еще не было. Шоу-бизнес — это одно, аристократия — другое, и они никогда не пересекались ни в Нью-Йорке, ни в Лондоне. У Дягилева собирались аристократы, человек с улицы мог попасть разве что на галерку. Ия Абди тусовалась с Черчиллем и с Онассисом, когда им было по двадцать лет, и они много чего вытворяли — но вытворяли в своем кругу. Были чопорные люди, которые ни с кем не смешивались, жили в своей тусовке, и перекраивали мир. Их всегда и везде было двести человек. Их слово являлось законом и не подлежало никаким сомнениям, проверке, это была маленькая группа людей, как при царе, фараоне или Медичи. В конце 80-х годов все закончилось, и началась новая, демократическая эра. Дети аристократов больше не ведут тот образ жизни, который вели их родители».

По словам искусствоведа Михаила Трофименкова, «Вильям Бруй спроецировал на русский космизм иные духовные опыты: от темных откровений александрийских гностиков и психоделического транса до поисков потерянного колена Израилева и психологических теорий двадцатых годов. Он живет в остром и веселом ощущении скорой катастрофы, которая постигнет этот мир, сам себя загнавший в ловушку, и вычитывает знаки этой катастрофы повсюду. «Теmрlе» Бруя — создаваемая им на протяжении десятилетий серия картин, в которых он перебирает все сохранившиеся варианты плана Иерусалимского храма, — не просто эксплуатация удачно придуманного приема, но и археология, алхимия и медитация, вместе взятые. Возможно, если Храм и возродится, то произойдет это не в камне, а в красках. В красках Вильяма Бруя».


Постоянный адрес статьи:
https://artinvestment.ru/news/artnews/20110117_vadim_alekseev_brui.html
https://artinvestment.ru/en/news/artnews/20110117_vadim_alekseev_brui.html

При цитировании ссылка на https://artinvestment.ru обязательна

Внимание! Все материалы сайта и базы данных аукционных результатов ARTinvestment.RU, включая иллюстрированные справочные сведение о проданных на аукционах произведениях, предназначены для использования исключительно в информационных, научных, учебных и культурных целях в соответствии со ст. 1274 ГК РФ. Использование в коммерческих целях или с нарушением правил, установленных ГК РФ, не допускается. ARTinvestment.RU не отвечает за содержание материалов, представленных третьими лицами. В случае нарушения прав третьих лиц, администрация сайта оставляет за собой право удалить их с сайта и из базы данных на основании обращения уполномоченного органа.


Индексы арт-рынка ARTIMX
Индекс
Дата
Знач.
Изм.
ARTIMX
13/07
1502.83
+4,31%
ARTIMX-RUS
13/07
1502.83
+4,31%
Показать:

Топ 34

Узнайте первым об открытии аукциона!

На этом сайте используются cookie, может вестись сбор данных об IP-адресах и местоположении пользователей. Продолжив работу с этим сайтом, вы подтверждаете свое согласие на обработку персональных данных в соответствии с законом N 152-ФЗ «О персональных данных» и «Политикой ООО «АртИн» в отношении обработки персональных данных».
Наверх