Как относиться к «переформатированию» галерей? Насколько вообще галереи необходимы сегодня действующему художнику и как строить отношения с ними?

• Гор Чахал на открытии своей выставки «Хлеб Неба» в ГТГ. Сентябрь 2010
  Фото: Владимир Богданов, AI

• Хлеб и Вино и Сущий Господь! 2009
  Цифровая фотография. Размер переменный
  Источник: chahal.ru

• Трисолнечный Свет. 2010
  Бронза. 100 х 50 х50
  Источник: chahal.ru

• Чудо. 2009
  Цифровая фотография. Размер переменный
  Источник: chahal.ru

• Синергия. 2011
  Мультимедия, пластифицированная фотография. 119 х 84
  Источник: chahal.ru

Сегмент современного искусства этим летом — главный поставщик новостей. Недавно к трем «переформатирующимся» галереям современного искусства на «Винзаводе» добавились еще две. Послушав объяснения закрывающихся, многие заговорили о кризисе галерейного формата в современном искусстве вообще и о его принципиальной жизнеспособности в текущих экономических условиях. Как относиться к этому процессу? И насколько галереи необходимы сегодня действующему художнику? Об этом ARTinvestment.RU попросил рассказать художника Гора Чахала — патриарха постсоветского художественного процесса и свидетеля эпохи галерейного бума начала 1990-х.

ARTinvestment.RU: С недавних пор русские галереи стали называть чуть ли не тормозом для продаж художника. Считают, что когда художник освобождается от договоренностей с галереей, то продажи начинают идти лучше: коллекционеры охотнее покупают у художника напрямую. И не только из-за цены, но и потому, что к пафосной галерее людям не так уж просто подступиться. А может, галерея больше не нужна современному художнику?

Гор Чахал: Должен признаться, мой многолетний опыт сотрудничества с московскими галереями трудно назвать успешным в финансовом отношении. Тормозом для продаж художника галереи вряд ли могут быть, но, собственно, продаж через галереи у меня было очень немного. Наиболее успешным было сотрудничество с «Первой галереей» в 1989–1992 годах на волне интереса к русскому искусству после перестройки в мире. Вернувшись на Родину из трехлетнего турне по Европе и Америке в 1995-м, я пытался сотрудничать со многими галереями: «Школа», «L-галерея», «Галерея Гельмана», «Файн Арт», «Айдан галерея», «Галерея Веры Погодиной», «Артстрелка projects», «Ravenscourt Galleries», «Открытая галерея», «Галерея pop/off art»… Ни одна из них не могла обеспечить мне возможности физического выживания. Поэтому особенных договоренностей с галереями у меня никогда не было. И до сих пор мультимедийное искусство, которым в России я начал заниматься одним из первых, продается очень тяжело. Что уж вспоминать о былом? Польза от галерей была в основном опосредованная. Благодаря многочисленным выставкам, которые я устраивал там, мне удалось реализоваться как художнику, получить какую-то известность в художественной среде, создать имидж. А уже это позволило мне познакомиться с несколькими коллекционерами, которые поддерживали и поддерживают мое существование. С галереями эти люди никак не связаны. Знакомился с ними я обычно почти случайно, можно сказать, на улице. Поэтому ничего не могу сказать о том, влияет ли пафосность галереи на подступаемость к ней коллекционеров. Но то, что молодому художнику галерея может помочь сделать карьеру, — это бесспорно. Хотя сейчас, насколько я понимаю, есть и другие варианты для карьерного роста — например, художественные фонды, появившиеся в последнее время.

AI: Что дало вам сотрудничество с галереями, скажем, в последние три года?

Г. Ч.: Кроме организации выставочного процесса, иной пользы от галерей для меня не было никогда. С 2005 года я перестал устраивать персональные выставки в галереях, осознав, что способен организовать выставку самостоятельно в гораздо более престижных и посещаемых публикой местах, чем галерея. В 2008-м я сделал выставку в «зале красного» на Винзаводе. В 2011-м — в Третьяковской галерее. Ни одна из моих галерей в этом участия не принимала, хотя именно такая помощь от галерей сейчас была бы желательна. Именно такая стратегия кажется мне наиболее оптимальной для известного художника: галерея помогает художнику сделать выставку в максимально посещаемом публичном пространстве, попутно продавая у себя его работы.

AI: Можно ли сказать, что сотрудничество с влиятельной галереей прежде всего поднимает престиж художника? Другими словами, если у тебя нет своей известной галереи, то это снижает статус? Сегодня на это еще обращают внимание?

Г. Ч.: Не думаю. Время, когда галереи выполняли функции единственных художественных институций, связанных с современным искусством, прошло. Тогда статус галереи влиял на престиж художника. Сейчас, при наличии широкого спектра разнопрофильных институций, роль наших галерей существенно меняется. Основной их функцией становится непосредственно дилерство, к чему не многие готовы, а престиж художника поднимают музейные выставки, публичная деятельность.

AI: Выставки могут организовывать фонды или даже сами художники, а желающие купить вещи современных авторов тоже найдут способ это сделать без галерейного посредничества. А в чем галерею сегодня нельзя заменить?

Г. Ч.: Несмотря на негативный опыт, я не стал бы поспешно хоронить галереи и искать им замену. Теоретически галерея является наименее бюрократической институцией, которая максимально открыта к экспериментам, свежим трендам для оживления рынка, поиска новых ниш для выживания в жестких условиях конкурентного существования и т. п. С другой стороны, я не стал бы преувеличивать коммерческие способности художников. Продавать работы — это тоже искусство. Навсегда запомню, как по приезду в Нью-Йорк одна перспективная молодая галеристка, с которой я начал сотрудничать, привела семейную пару ко мне в студию продать работы. «Посмотрите, какой глубокий ультрамарин, — восторженно говорила она, показывая фотографию, на которой я в плавках и подводной маске с трубкой “плавал” в саду “Эрмитаж”, — какая дивная пластика»! И как я испортил всё дело, выйдя к покупателям в немыслимом наряде для усиления впечатления. В молодости я и вообще-то одевался довольно ярко, а для такого случая еще и постарался. В итоге пожилая чета приличных американцев была совершенно шокирована и немедленно ретировалась, испугавшись сумасшедшего русского. Больше эта галеристка ко мне никого не приводила.

AI: Как состоявшийся художник в России расплачивается со своей галерей за выставки?

Г. Ч.: Обычно художник расплачивается работами. В зависимости от доли участия галереи в финансировании выставки, производства работ, печати каталога. Одна-две работы. На большее я обычно не соглашался.

AI: В какой степени удачная галерейная выставка конвертируется в продажи? Есть ли тут прямая взаимосвязь?

Г. Ч.: С выставки работы у меня почти никогда не продавались. Обычно продажи начинаются в лучшем случае года через два. Правда, с ростом карьеры этот срок может сокращаться. Например, через год после выставки в Третьяковке четверть работ уже продана. Для меня это рекорд.

AI: Советуете ли вы начинающим художникам заключать с галереей эксклюзивный контракт?

Г. Ч.: Если галерея гарантирует, что обеспечит художнику прожиточный минимум, то почему бы и нет? В любом случае контракт должен быть выгоден и галеристу, и художнику.

AI: Выгоден — насколько? 50 на 50?

Г. Ч.: 50 процентов художник отдает обычно, если галерея финансировала производство работы, организовывала PR и т. п. Если я просто отдаю работу на продажу, то галерея получает 30 процентов. Если дилер или консультант приводит клиента в мастерскую, то его гонорар составляет 15 процентов.

AI: На Западе художник нередко работает сразу с несколькими галереями. А как у нас?

Г. Ч.: В 2000-х такая практика была общей. Помню, как-то на «Арт-Москве» я выставлялся на стендах четырех галерей. Галеристы, впрочем, всегда были недовольны этим. Но актуальных художников было чуть ли не меньше, чем галерей. Сейчас ситуация меняется.

AI: Вы верите, что у галерей в России есть будущее? Останется ли эта форма через пять-десять лет? Какую вы видите альтернативу?

Г. Ч.: Я не готов делать прогнозы относительно России. Умом ее не понять. А верую я в Иисуса Христа. Желаю галереям здравствовать и через пять, и через десять лет.

AI: Возможен ли в скором времени всеобщий переход на схему «склад — выставки — электронный прилавок»? Могут ли галеристы отказаться от залов и полностью переселиться в Интернет?

Г. Ч.: Думаю, что вряд ли. «Электронный прилавок» не дает настоящего представления о произведении. Реальный размер работы и ее носитель играют большую роль в восприятии даже медийного искусства — что уж говорить о материальных объектах!

AI: Чего вам как художнику не хватает в работе русских галерей?

Г. Ч.: Профессионализма. Большинство галеристов, с которыми я работал, всегда жаловались: «Продавать я не умею, не хочу. Это скучно. Вот выставки организовывать я люблю. Это моё». Большинство галерей функционировали у нас как частные выставочные залы. Залов у нас теперь достаточно — дилеров нет. Европеец открывает галерею, если у него за годы работы свободным дилером появились постоянные клиенты, гарантирующие ему стабильный внушительный доход, широкие связи в художественной среде. Тогда он задумывается о выставочном зале. У нас же всё происходит с точностью до наоборот.

AI: Каков, с точки зрения художника, идеальный торговый формат?

Г. Ч.: Мне бы был интересен такой формат: выставка в музее, часть которой закупал бы музей, а остальное продавал бы дилер в частные коллекции.

AI: Что вы думаете про ближайшее будущее «Арт-Москвы»?
 
Г. Ч.: «Арт-Москве» могут помочь музейные закупки. Частных коллекционеров в России не много. Культурную привлекательность Москва теряет всё больше и больше. Так что, если бы государство выделяло музеям достаточные средства, их представители могли бы съезжаться раз в год со всей страны на смотр всего актуального, что производится здесь и за рубежом, выбирать и закупать. Это могло бы помочь «Арт-Москве».

AI: Есть мнение, что рынок современного искусства сильно сдерживается отсутствием доступного ценового предложения. В частности, у нас сложно купить недорогую крупнотиражную графику первых имен. Таким образом, аудитория молодых покупателей, которая при других условиях могла бы с этого шага войти в коллекционный процесс, напротив, отсекается от него. Почему художники предлагают мало тиражной графики?

Г. Ч.: Не знал, что у нас есть спрос на крупнотиражную графику. По-моему, и на малотиражную он невелик. А то, что ценовое предложение у наших художников завышено, я слышал от разных коллекционеров. Может быть, это и так, но цены российских художников на один-два порядка ниже европейских, честно говоря. При этом Москва не самый дешевый город в мире, как известно. Крупнотиражные автомобили у нас стоят гораздо дороже малотиражных произведений искусства. И ничего. Покупают.

AI: Что, на ваш взгляд, может «перезапустить» рынок современного искусства?

Г. Ч.: Последнее время я думаю об аукционах современного и актуального искусства, практически отсутствующих у нас. Между тем, это наиболее простой, быстрый и ясный механизм определения соответствия спроса предложению на художественном рынке. Может, кто-то этим займется?

AI: Как вы относитесь к активизировавшемуся процессу перехода деятелей арт-сообщества во власть, околовластные структуры (правительство Москвы, общественные советы, муниципальные учреждения и пр.) и к усилению призывов опереться на деньги государства, потому что больше их ждать неоткуда?

Г. Ч.: В целом я не против. Инфицировать властные структуры культурой было бы неплохо, конечно, в перспективе. Тем более если денег ждать пока больше неоткуда. С паршивой овцы, как говорится... Однако потеря независимого частного сегмента художественного рынка была бы чрезвычайно нежелательна. На одном крыле далеко не улетишь. Мы это уже проходили.

Редакция ARTinvestment.RU