Artist Gor Chahal on the situation of gallery. AI Interview
ARTinvestment.RU   13 августа 2012

How to relate to "reflow" galleries? How do Galleries in force today, requires the artist and how to build relationships with them?

Сегмент современного искусства этим летом — главный поставщик новостей. Недавно к трем «переформатирующимся» галереям современного искусства на «Винзаводе» добавились еще две. Послушав объяснения закрывающихся, многие заговорили о кризисе галерейного формата в современном искусстве вообще и о его принципиальной жизнеспособности в текущих экономических условиях. Как относиться к этому процессу? И насколько галереи необходимы сегодня действующему художнику? Об этом ARTinvestment.RU попросил рассказать художника Гора Чахала — патриарха постсоветского художественного процесса и свидетеля эпохи галерейного бума начала 1990-х.

ARTinvestment.RU: С недавних пор русские галереи стали называть чуть ли не тормозом для продаж художника. Считают, что когда художник освобождается от договоренностей с галереей, то продажи начинают идти лучше: коллекционеры охотнее покупают у художника напрямую. И не только из-за цены, но и потому, что к пафосной галерее людям не так уж просто подступиться. А может, галерея больше не нужна современному художнику?

Гор Чахал: Должен признаться, мой многолетний опыт сотрудничества с московскими галереями трудно назвать успешным в финансовом отношении. Тормозом для продаж художника галереи вряд ли могут быть, но, собственно, продаж через галереи у меня было очень немного. Наиболее успешным было сотрудничество с «Первой галереей» в 1989–1992 годах на волне интереса к русскому искусству после перестройки в мире. Вернувшись на Родину из трехлетнего турне по Европе и Америке в 1995-м, я пытался сотрудничать со многими галереями: «Школа», «L-галерея», «Галерея Гельмана», «Файн Арт», «Айдан галерея», «Галерея Веры Погодиной», «Артстрелка projects», «Ravenscourt Galleries», «Открытая галерея», «Галерея pop/off art»… Ни одна из них не могла обеспечить мне возможности физического выживания. Поэтому особенных договоренностей с галереями у меня никогда не было. И до сих пор мультимедийное искусство, которым в России я начал заниматься одним из первых, продается очень тяжело. Что уж вспоминать о былом? Польза от галерей была в основном опосредованная. Благодаря многочисленным выставкам, которые я устраивал там, мне удалось реализоваться как художнику, получить какую-то известность в художественной среде, создать имидж. А уже это позволило мне познакомиться с несколькими коллекционерами, которые поддерживали и поддерживают мое существование. С галереями эти люди никак не связаны. Знакомился с ними я обычно почти случайно, можно сказать, на улице. Поэтому ничего не могу сказать о том, влияет ли пафосность галереи на подступаемость к ней коллекционеров. Но то, что молодому художнику галерея может помочь сделать карьеру, — это бесспорно. Хотя сейчас, насколько я понимаю, есть и другие варианты для карьерного роста — например, художественные фонды, появившиеся в последнее время.

AI: Что дало вам сотрудничество с галереями, скажем, в последние три года?

Г. Ч.: Кроме организации выставочного процесса, иной пользы от галерей для меня не было никогда. С 2005 года я перестал устраивать персональные выставки в галереях, осознав, что способен организовать выставку самостоятельно в гораздо более престижных и посещаемых публикой местах, чем галерея. В 2008-м я сделал выставку в «зале красного» на Винзаводе. В 2011-м — в Третьяковской галерее. Ни одна из моих галерей в этом участия не принимала, хотя именно такая помощь от галерей сейчас была бы желательна. Именно такая стратегия кажется мне наиболее оптимальной для известного художника: галерея помогает художнику сделать выставку в максимально посещаемом публичном пространстве, попутно продавая у себя его работы.

AI: Можно ли сказать, что сотрудничество с влиятельной галереей прежде всего поднимает престиж художника? Другими словами, если у тебя нет своей известной галереи, то это снижает статус? Сегодня на это еще обращают внимание?

Г. Ч.: Не думаю. Время, когда галереи выполняли функции единственных художественных институций, связанных с современным искусством, прошло. Тогда статус галереи влиял на престиж художника. Сейчас, при наличии широкого спектра разнопрофильных институций, роль наших галерей существенно меняется. Основной их функцией становится непосредственно дилерство, к чему не многие готовы, а престиж художника поднимают музейные выставки, публичная деятельность.

AI: Выставки могут организовывать фонды или даже сами художники, а желающие купить вещи современных авторов тоже найдут способ это сделать без галерейного посредничества. А в чем галерею сегодня нельзя заменить?

Г. Ч.: Несмотря на негативный опыт, я не стал бы поспешно хоронить галереи и искать им замену. Теоретически галерея является наименее бюрократической институцией, которая максимально открыта к экспериментам, свежим трендам для оживления рынка, поиска новых ниш для выживания в жестких условиях конкурентного существования и т. п. С другой стороны, я не стал бы преувеличивать коммерческие способности художников. Продавать работы — это тоже искусство. Навсегда запомню, как по приезду в Нью-Йорк одна перспективная молодая галеристка, с которой я начал сотрудничать, привела семейную пару ко мне в студию продать работы. «Посмотрите, какой глубокий ультрамарин, — восторженно говорила она, показывая фотографию, на которой я в плавках и подводной маске с трубкой “плавал” в саду “Эрмитаж”, — какая дивная пластика»! И как я испортил всё дело, выйдя к покупателям в немыслимом наряде для усиления впечатления. В молодости я и вообще-то одевался довольно ярко, а для такого случая еще и постарался. В итоге пожилая чета приличных американцев была совершенно шокирована и немедленно ретировалась, испугавшись сумасшедшего русского. Больше эта галеристка ко мне никого не приводила.

AI: Как состоявшийся художник в России расплачивается со своей галерей за выставки?

Г. Ч.: Обычно художник расплачивается работами. В зависимости от доли участия галереи в финансировании выставки, производства работ, печати каталога. Одна-две работы. На большее я обычно не соглашался.

AI: В какой степени удачная галерейная выставка конвертируется в продажи? Есть ли тут прямая взаимосвязь?

Г. Ч.: С выставки работы у меня почти никогда не продавались. Обычно продажи начинаются в лучшем случае года через два. Правда, с ростом карьеры этот срок может сокращаться. Например, через год после выставки в Третьяковке четверть работ уже продана. Для меня это рекорд.

AI: Советуете ли вы начинающим художникам заключать с галереей эксклюзивный контракт?

Г. Ч.: Если галерея гарантирует, что обеспечит художнику прожиточный минимум, то почему бы и нет? В любом случае контракт должен быть выгоден и галеристу, и художнику.

AI: Выгоден — насколько? 50 на 50?

Г. Ч.: 50 процентов художник отдает обычно, если галерея финансировала производство работы, организовывала PR и т. п. Если я просто отдаю работу на продажу, то галерея получает 30 процентов. Если дилер или консультант приводит клиента в мастерскую, то его гонорар составляет 15 процентов.

AI: На Западе художник нередко работает сразу с несколькими галереями. А как у нас?

Г. Ч.: В 2000-х такая практика была общей. Помню, как-то на «Арт-Москве» я выставлялся на стендах четырех галерей. Галеристы, впрочем, всегда были недовольны этим. Но актуальных художников было чуть ли не меньше, чем галерей. Сейчас ситуация меняется.

AI: Вы верите, что у галерей в России есть будущее? Останется ли эта форма через пять-десять лет? Какую вы видите альтернативу?

Г. Ч.: Я не готов делать прогнозы относительно России. Умом ее не понять. А верую я в Иисуса Христа. Желаю галереям здравствовать и через пять, и через десять лет.

AI: Возможен ли в скором времени всеобщий переход на схему «склад — выставки — электронный прилавок»? Могут ли галеристы отказаться от залов и полностью переселиться в Интернет?

Г. Ч.: Думаю, что вряд ли. «Электронный прилавок» не дает настоящего представления о произведении. Реальный размер работы и ее носитель играют большую роль в восприятии даже медийного искусства — что уж говорить о материальных объектах!

AI: Чего вам как художнику не хватает в работе русских галерей?

Г. Ч.: Профессионализма. Большинство галеристов, с которыми я работал, всегда жаловались: «Продавать я не умею, не хочу. Это скучно. Вот выставки организовывать я люблю. Это моё». Большинство галерей функционировали у нас как частные выставочные залы. Залов у нас теперь достаточно — дилеров нет. Европеец открывает галерею, если у него за годы работы свободным дилером появились постоянные клиенты, гарантирующие ему стабильный внушительный доход, широкие связи в художественной среде. Тогда он задумывается о выставочном зале. У нас же всё происходит с точностью до наоборот.

AI: Каков, с точки зрения художника, идеальный торговый формат?

Г. Ч.: Мне бы был интересен такой формат: выставка в музее, часть которой закупал бы музей, а остальное продавал бы дилер в частные коллекции.

AI: Что вы думаете про ближайшее будущее «Арт-Москвы»?

Г. Ч.: «Арт-Москве» могут помочь музейные закупки. Частных коллекционеров в России не много. Культурную привлекательность Москва теряет всё больше и больше. Так что, если бы государство выделяло музеям достаточные средства, их представители могли бы съезжаться раз в год со всей страны на смотр всего актуального, что производится здесь и за рубежом, выбирать и закупать. Это могло бы помочь «Арт-Москве».

AI: Есть мнение, что рынок современного искусства сильно сдерживается отсутствием доступного ценового предложения. В частности, у нас сложно купить недорогую крупнотиражную графику первых имен. Таким образом, аудитория молодых покупателей, которая при других условиях могла бы с этого шага войти в коллекционный процесс, напротив, отсекается от него. Почему художники предлагают мало тиражной графики?

Г. Ч.: Не знал, что у нас есть спрос на крупнотиражную графику. По-моему, и на малотиражную он невелик. А то, что ценовое предложение у наших художников завышено, я слышал от разных коллекционеров. Может быть, это и так, но цены российских художников на один-два порядка ниже европейских, честно говоря. При этом Москва не самый дешевый город в мире, как известно. Крупнотиражные автомобили у нас стоят гораздо дороже малотиражных произведений искусства. И ничего. Покупают.

AI: Что, на ваш взгляд, может «перезапустить» рынок современного искусства?

Г. Ч.: Последнее время я думаю об аукционах современного и актуального искусства, практически отсутствующих у нас. Между тем, это наиболее простой, быстрый и ясный механизм определения соответствия спроса предложению на художественном рынке. Может, кто-то этим займется?

AI: Как вы относитесь к активизировавшемуся процессу перехода деятелей арт-сообщества во власть, околовластные структуры (правительство Москвы, общественные советы, муниципальные учреждения и пр.) и к усилению призывов опереться на деньги государства, потому что больше их ждать неоткуда?

Г. Ч.: В целом я не против. Инфицировать властные структуры культурой было бы неплохо, конечно, в перспективе. Тем более если денег ждать пока больше неоткуда. С паршивой овцы, как говорится... Однако потеря независимого частного сегмента художественного рынка была бы чрезвычайно нежелательна. На одном крыле далеко не улетишь. Мы это уже проходили.

Редакция ARTinvestment.RU