Пятый материал серии, посвященной теории и практике современного коллекционирования предметов искусства

Продолжение

Коллекционеры и коллекционирование. Предмет

Коллекционеры и коллекционирование. Личность

Коллекционеры и коллекционирование. Статус. Часть 1

Коллекционеры и коллекционирование. Статус. Часть 2

•  
  Иллюстрация создана ИИ-моделью DALL-E 3 по запросу ARTinvestment.RU

В прошлый раз мы остановилась на окончании пандемии COVID-19, которая ускорила приход Четвертой промышленной революции: бизнесы переместились в онлайн, изменились пользовательские интересы и подходы компаний в маркетинге.

На этом фоне две основные группы коллекционеров — возрастные любители традиционного искусства («старые деньги») и получившая доступ к родительскому капиталу молодежь («новые деньги») — в карантине, казалось, поменялись возрастными привычками. Коллекционеры со стажем обнаружили забытую с детства радость первооткрывателей, бороздя вебсайты заморских галерей в поисках неизвестных художников и детально рассматривая работы старых мастеров в 3D на ведущих аукционах. Мальчишки же и девчонки, едва достигнув совершеннолетия, массово устремились в галереи с одинаковым вопросом: «Если мы приобретем у вас не одну, а три работы — вы примете нас в совет директоров?» А на удивленные вопросы галеристов невозмутимо отвечали: «Для контроля над своими инвестициями!»

Четвертая промышленная революция (2022 — настоящее время)

Для понимания различий в подходе к арт-рынку у обеих групп коллекционеров (с непременной оговоркой, что молодежь в начале 2020-х лишь постигала азы владения искусством, будучи по факту покупателями) напомним, как на момент начала Четвертой промышленной революции распределялись мотивации коллекционеров традиционного арт-рынка (сводные данные отчетов Deloitte Art & Finance 2014, 2017 и Artsy Online Art Collector Report 2019):

1. Эмоциональная инвестиция — необъяснимое влечение к предмету искусства, лежащее в основе его покупки — около 60 % всех сделок по количеству работ.

2. Финансовая инвестиция — меркантильное желание от «не потерять» до «заработать» — 25 % всех сделок по количеству работ.

3. Социальная инвестиция — намерение владельца улучшить основной бизнес через обретение новых связей на рынке искусства — 15 % всех сделок по количеству работ.

В 2020 году ArtTactic на основе проведенного исследования всех поколений коллекционеров добавил к этому перечню четвертую и пятую мотивации. Причем касались они исключительно молодых покупателей, интерес которых к искусству невозможно было подогнать под существующие рамки:

4. Патронат — стремление материально поддержать институцию или художника для увеличения числа подписчиков в соцсетях, с последующей конвертацией их количества в стоимость рекламных контрактов с брендами (для блогеров и им подобных). Часть этого заработка — что важно! — новое поколение тут же реинвестировало в саморазвитие.

5. Самоопределение — фокусировка внимания подписчиков в соцсетях на одном конкретном статусе (в данном случае — «коллекционер»), который бы способствовал повышению лояльности этой аудитории ко всем прочим совершаемым «коллекционером» действиям. Как несложно догадаться, речь идет также про обмен количества «лайков» на крупные рекламные контракты.

Проще говоря, арт-рынок получал новое платежеспособное поколение, стремящееся к контролю над всем, к чему оно прикасается; любящее прикасаться ко всему, у чего можно поучиться, и желающее учиться всему, что дает рост в собственных глазах и — что более важно — в глазах некоего «сообщества», измеряемого количеством подписок.

Но рынок допустил ошибку, стоившую ему десятков миллиардов долларов упущенного дохода. Если платежеспособности молодого поколения он поверил, то серьезности их мотиваций — нет. Галеристы отказались брать в совет директоров юнцов, пожелавших «разом купить три картины»; хотя могли бы подыграть им — даже понарошку. Art Basel и Frieze не выдали им VIP-карты, учитывая отсутствие коллекционерского стажа; аукционные дома не спешили приобщать молодежь к вечерним торгам; а все игроки вместе — не запустили школы коллекционеров, как в «золотых» 1960-х (пусть даже преподавали бы в них сегодня, наряду с аукционистом Симоном де Пюри, музыкант Фаррелл Уильямс и баскетболист Леброн Джеймс).

И молодежь на арт-рынок массово обиделась. А тут — откуда ни возьмись — явился цифровой мир, который пообещал массу заветных свобод и привкус быстрых денег под именем NFT. Так адепты «патроната» и «самоопределения» перешли (вместе с деньгами) на сторону цифрового искусства — для начала отделив себя от физического арт-рынка и его предметов коллекционирования высокой стеной. Далее они создали свою систему ценностей в искусстве — и стали гордиться ее отличием от того мира, где оказались неуслышанными.

Впрочем настолько ли сильны были эти отличия? Предлагаем внимательно сравнить соответствующие столбики в обоих случаях:

Сравнение основных активов карьеры художника, имеющих значение для коллекционеров традиционного и цифрового искусства

Коллекционеры традиционного искусства	Коллекционеры цифрового искусства
Активы карьеры художника	Аналог актива в «цифровом» мире
Образование. Насколько сильна художественная школа, кто из прочих выпускников добился успеха на арт-рынке?	Вклад в экосистему криптоиндустрии. Что создал художник для ее укрепления (компьютерный код, другое техническое решение, компанию с рабочими местами)?
Художественный манифест. Насколько внятно художник формулирует свои идеи?	Криптоманифест. Что художник думает о главных проблемах «прогрессивного цифрового человечества» —  трансграничности и децентрализации?
Наличие галереи. Кто стоит за продвижением художника для устойчивого развития его карьеры?	Наличие сообщества. Сколько онлайн-пользователей разделяют идеи художника и способны поддержать его материально в трудный момент?
Куратор. С кем из влиятельных кураторов сотрудничает художник?	Программист. Насколько технически подкован программист, который обеспечивает грамотное размещение его работ на различных цифровых маркетплейсах (блокчейнах)?
Музейные выставки. Какие престижные академические институции приняли групповые или персональные выставки художника?	Криптоконференции. Какие конференции посетил художник, в каких панелях и вместе с кем участвовал, какие заявления делал?
Место в истории искусства. Насколько объемна «родословная» художника в истории искусства, кто его ближайшие и дальние «родственники»?	Место в сообществе. Каков авторитет художника в крипто- и прочих субкультурных сообществах?
Ведущие коллекционеры. Кто из влиятельных коллекционеров владеет работами художника вместе со мной (для понимания поддержки художника ресурсами коллекционера)?	Ведущие коллекционеры. Кто из звезд культурной индустрии владеет работами художника параллельно со мной (для хвастовства и чувства причастности к «звезде»)?
Соцсети. Насколько полно творчество художника представлено в социальных сетях?	Соцсети. Насколько открыт художник к общению в социальных сетях?
Аукционная история. Имеет ли художник публичные продажи для фиксации рыночной цены и возможности прогнозирования ценовой динамики?	«Дропы». Устраивает ли художник «дропы» — предварительные распродажи своих работ по низкой стоимости (или вообще бесплатно) для подогрева интереса к основным продажам?
Возможности для филантропии. Принимают (и насколько охотно) в дар работу художника музеи — для повышения социального статуса коллекционера или налоговых льгот?	Возможности для «социальной инвестиции». Есть ли в интерфейсе маркетплейса рядом с кнопкой «купить» кнопка «поделиться» — для максимального распространения информации о себе как коллекционере в онлайн-сообществе?
Владение предметом искусства целиком. Буду ли я единственным владельцем предмета искусства — как того и желаю?	Совместное владение предметом искусства. Буду ли я совладельцем предмета искусства для снижения всевозможных рисков и удовольствия общения с коллегами-коллекционерами?
Гранты, резиденции, музеи. Насколько часто использует менеджмент художника инструменты продвижения по карьерной лестнице?	—

Как мы видим, важные для молодых «цифровых» коллекционеров активы карьеры художника имеют аналоги практически со всеми активами, интересующими традиционных коллекционеров — аналоги зеркальные, однако транслирующие нарочито противоположные смыслы. Единственный пробел мы видим в последней графе: увы, полноценных инструментов продвижения цифровых художников (и их искусства) сегодня крайне мало. Несколько цифровых музеев, больше напоминающих аттракционы, пара-тройка физических галерей цифрового искусства да одна онлайн NFT-биеннале — вот «суповой набор» в распоряжении адептов «трансграничности и децентрализации». А все потому, что на пике интереса к цифровому искусству в 2021–2022 годах о строительстве инфраструктуры в поддержку художественных карьер попросту никто не подумал — все были заняты созданием платформ продаж (детальнее об этом — в нашей серии об истории NFT).

Отсутствие цифровых аналогов «физического» арт-рынка поначалу вызывало раздражение молодых коллекционеров. И обижались они — за неумением смотреть в зеркало — конечно же, на традиционное искусство. Однако далее молодежь проявила неожиданное качество — адаптивность (на человеческом языке — умение признавать ошибки). Она присмотрелась и благоразумно сменила тактику, начав покупать физическое искусство и получать удовольствие от сопутствующих владению событий — открытий, приемов, арт-ярмарок, аукционных торгов, посещений мастерских художников и выпускных выставок художественных школ. За неполные два сезона с начала «цифровой эйфории» ситуация изменилась кардинально: по данным отчета Art+Tech Report 2023, в 2022 году 75 % молодых покупателей, сделавших первые шаги с приобретения цифрового искусства, в дальнейшем приобрели искусство традиционное. А вот с обратной стороны движения навстречу не последовало: лишь 5 % традиционных коллекционеров дополнили свои «классические» собрания предметами из цифрового мира.

Скажем прагматично, но честно: для развития рынка искусства (будь то физического или цифрового) разворот молодежи в сторону традиций выглядит гораздо перспективнее, чем заигрывание старшего поколения коллекционеров с цифрой. Как минимум потому, что в руках сегодняшней молодежи сосредоточены личные капиталы, которые будут равномерно тратиться в ближайшие 50 лет. Их привычки и желания — понятны; претензии к окружающему миропорядку — вполне справедливы; а все финансовые ходы — записаны.

В негласном конфликте двух поколений коллекционеров иной читатель может усмотреть противопоставление главных современных концепций миропорядка — глобализма и антиглобализма. Дескать, суть «децентрализации» и «трансграничности», продвигаемых молодежью, — сбрасывание оков, надетых капиталистическим миром. Это не совсем так: следовать идеям антиглобализма молодежи повсеместно мешают не абстрактные «оковы», а нежелание отключить YouTube и TikTok, равно как и платить налоги по итогам криптовалютных операций. Точно так же классический арт-рынок нельзя назвать символом глобализма, пока одна и та же работа Рашида Джонсона будет стоить разных денег в Нью-Йорке, Париже и Гонконге. Может, и понятия эти надуманы — раз приоритеты игроков настолько перемешаны?

Главное, что следует понимать рынку искусства и всем его функционерам сегодня: для примирения под одной крышей коллекционеров всех возрастных групп (и объединения капиталов, естественно) для начала необходимо перестать их разделять и противопоставлять друг другу. Это же касается и самого искусства — разделение последнего на «физическое» и «цифровое» (по качественному признаку) воспринимается молодежью лучше, чем «традиционное» и «цифровое» (по классовому признаку). Новости о приобретении музеем MoMA генеративного искусства не следует писать в стиле «Ну надо же!» — словно речь идет о «человеческих зоопарках» начала XX века в Европе или других бесславных страницах истории. Отчетам о рынках искусства и поведении коллекционеров противопоказано в бессчетный раз задавать респондентам вопрос: «Как перекинуть мост между поколениями ценителей искусства?» Мост уже перекинут, а пропасть — затягивается.

А еще мы должны признать, что многовековой путь становления принципов коллекционирования сегодняшняя молодежь прошла за несколько лет — сама, без подсказки, интуитивно, порой действуя «от противного». Как мы помним, одним из главных двигателей искусства коллекционирования был поиск идентичности. «Я коллекционирую для того, чтобы открыть кто я. Коллекция — мое персональное зеркало» — сказал бы владелец трех работ Тинторетто, пяти заморских карт и семи страусиных яиц из Венецианской республики эпохи Просвещения. «Я покупаю живопись Огюста Ренуара и NFT Дмитрия Черняка, чтобы сообщество решило, кто я. Они — мое зеркало» — говорит сегодня молодой коллекционер.

По сути, говорят они об одном и том же, только на разных языках. И коллекции их схожи: это бережно создаваемые модели персональных Вселенных.

История коллекционирования — это история эволюции человеческой мысли, вкусов и технологий. От первобытных общин, где собирание предметов было актом магического значения, до современного мира, где оно стало формой инвестирования и выражения индивидуальности, коллекционирование всегда отражало главное: дух своего времени. В каждую эпоху именно коллекционеры играли ключевую роль в сохранении и передаче культурного наследия, одновременно изменяя и расширяя понимание искусства.

И сегодня коллекционирование продолжает эволюционировать, отражая изменения в обществе и культуре и при этом оставаясь неотъемлемой частью человеческой цивилизации, мостом между прошлым и будущим, личным и универсальным, материальным и духовным. На наших глазах оно становится более разнообразным и технологичным, предлагая новые формы участия и взаимодействия с искусством.

На этом месте — и с этими знаниями об истории вопроса — для читателя мы поставим точку. И со следующего материала перейдем к практике коллекционирования. 

Зина Фандéлина, AI