Автор AI Зина Фанделина побывала на неделе искусств в Нью-Йорке

•  
  Иллюстрация создана ИИ-моделью GPT-4o по запросу ARTinvestment.RU

К середине XX века арт-рынок окончательно установил два главных для крупных коллекционеров месяца — май и ноябрь, когда проходили торги самым дорогим искусством. Остальные игроки, в том числе и ярмарка Art Basel, появившаяся позднее, старались занимать свободные временны́е ниши, избегая прямого пересечения с топовыми аукционами года — возможно, и ненужной конкуренции. Так в маршруте коллекционера прочно закрепились июньский Базель и декабрьский Майами-Бич. Ярмарка Frieze, выстроив свой календарь с оглядкой на этот порядок, сперва обосновалась в Лондоне и открывалась в октябре, параллельно с торгами Sotheby’s и Christie’s, а затем перебралась в Нью-Йорк, к майской арт-неделе. Позднее по ее стопам пошла и TEFAF. Музеи, полупрозрачно вписанные в рыночную экосистему, продолжали открывать выставки и поддерживать важные события — не перетягивая на себя внимания, но подчеркивая значимость отдельных аукционных лотов. К середине 2010-х инициатива плавно перешла к ярмаркам: именно они начали задавать тон, и аукционные дома вынужденно пододвинули свои торги ближе к датам и локациям этих ярмарок. Казалось, этот хрупкий, но устойчивый баланс продержится долго. Но наступила пандемия.

Одним из главных сюрпризов пандемийного времени стало вовсе не торжество технологий и тотальный переход искусства в онлайн, а утрата Нью-Йорком статуса столицы международного арт-рынка. Причем передача власти не состоялась — центр просто... растекся. Коллекционеры, уставшие от стеклянных коробок небоскребов, покинули Манхэттен: кто — на Лонг-Айленд, кто — в Аспен, кто — на юг Флориды. За ними в авральном режиме потянулись галереи, открывая филиалы ближе к переехавшей клиентуре. Пандемия пошла на спад, однако с возвращением в Нью-Йорк арт-рынок не спешил, а потом и вовсе отодвинул его на неопределенный срок: продажи шли — география расширялась. В Гонконге торги перестали напоминать склад соцреализма и стали отражать действительно актуальное искусство. Регион MENA (Middle East & North Africa, страны Магриба и Ближнего Востока) активизировался благодаря бурному росту ОАЭ, а Париж принял у себя тех, кто не захотел мириться с последствиями «Брексита» и, уж тем более, с сопутствующими налогами.

Несмотря на то, что ни Аспен, ни Палм-Бич, ни даже солнечные виллы на Лонг-Айленде не смогли предложить арт-рынку полноценной инфраструктуры, жизнь продолжалась — правда, в режиме частных продаж и выборочных сделок; аукционы стабильно расширяли свое влияние, вытесняя средний класс и расщепляя рынок на два полюса: сверхдорогое и сверхдоступное искусство. Тем временем сам Нью-Йорк терял былой лоск: город заполонили бездомные, и эстетическая привлекательность мегаполиса оказалась под большим вопросом. А как мы знаем, атмосфера при покупке искусства, особенно сверхдорогого, играет едва ли не ключевую роль. Победа Дональда Трампа на президентских выборах лишь добавила мрака на арт-горизонте города небоскребов. Ведущий арт-критик современности Джерри Зальц, не стесняясь в выражениях, ежедневно обрушивал в соцсетях поток критики на новоизбранного президента — от карикатур и мемов до художественных манифестов, пророчащих закат не только Нью-Йорка, но и всего американского арт-рынка.

Тем неожиданнее оказалось то, что к весне 2025 года — по итогам первых ста дней президентства (пусть и не ознаменованных серьезными экономическими или политическими победами старо-нового главы США) — именно арт-рынок ощутил неожиданное оживление. Вопреки прогнозам, громко вещавшим о наступающем консервативном апокалипсисе, Нью-Йорк внезапно стал чище, безопаснее и даже — не верится — свежее. Криминал исчез, а воздух, казалось, впервые за годы не пах безнадежностью. Еще более удивительно было наблюдать, как буквально все — коллекционеры, художники, галереи, арт-ярмарки, музеи (включая тех, кто громче всех осуждал администрацию Трампа) — разом консолидировались и стали вновь дружно и успешно продавать. Будто что-то (или кто-то) перестал отвлекать.

Но обо всем по порядку. Мы приехали в Нью-Йорк!

Май 2025 года стал, пожалуй, идеальным образцом арт-недели — такой, на которую вправе претендовать лишь столица глобального рынка искусства. Качественную программу на этот раз предоставили все — без исключения. Аукционные дома Sotheby’s, Christie’s и Phillips открылись предаукционными выставками с внушительным набором шедевров. Галереи не отставали: в Hauser & Wirth стартовала масштабная ретроспектива южноафриканского художника Уильяма Кентриджа, тогда как другие пространства в районе Челси и Трайбека представили не менее серьезные проекты — включая выставки коренных народов Северной Америки, чье искусство неожиданно проявило себя не только как носитель идентичности, но и как результат системного художественного образования. Музеи тоже подключились: MoMA, следуя новому увлечению декоративным искусством, показал внушительную ретроспективу текстиля — героя музейной тишины, внезапно оказавшегося в центре внимания.

Метрополитен-музей, как и подобает одной из самых консервативных институций мира, остался чуть позади времени — представив публике собранные со всего света артефакты былого феминизма. А вот другой музей с не менее серьезной репутацией — Frick Collection — этой весной вернул себя в арт-картину Нью-Йорка, открыв основную экспозицию после масштабной реконструкции. Среди обновлений — не только отреставрированные залы, но и возвращение в постоянную экспозицию произведений белых американцев и европейцев, что выглядело почти революционно на фоне недавних музейных тенденций и событий. Тем временем арт-ярмарка Frieze, главный не-аукционный магнит Нью-Йоркской недели искусств, подогрела интерес публики сообщением о своей продаже — за считаные дни до открытия. Впрочем, «сделка» скорее напоминала перекладывание денег из одного кармана в другой: новым владельцем стал ее бессменный директор Анри Эммануэль. По слухам, сумма сделки составила около $200 млн. Уточнять, что господин Эммануэль приобрел ярмарку не на свою зарплату, думается, излишне.

За несколько дней до открытия ярмарки два авторитетных арт-издания выпустили провокационные материалы — по всей видимости, с прицелом на стимулирование покупательской активности через хорошо рассчитанную интригу. В Artnet News, например, «внезапно» обнаружили, что художники, представленные на трех из пяти главных музейных выставках сезона, состоят на контрактах с одной-единственной галереей — Hauser & Wirth. Почему за последние 20 лет, когда музеи с той же регулярностью демонстрировали художников Gagosian и David Zwirner, подобная «неожиданность» никого не тревожила — вопрос остался открытым. Вторым громким выпадом стала публикация Cultured, предостерегающая от «неконтролируемо растущих» цен на молодых художников и возможного «надвигающегося краха» арт-рынка. Но, как известно, этот прием работает давно: еще в середине XIX века газеты подогревали интерес к импрессионистам, публикуя их рекордные цены и тем самым провоцируя новые сделки. Рынок, как и история, любит, чтобы его немного подталкивали.

Тем не менее в каждом арт-столичном городе, принимающем у себя значимые события, всегда найдется точка отсчета — неочевидная, но символически заряженная. В Майами-Бич, к примеру, таким маркером давно стал парк перед музеем Bass, где сменяющие друг друга скульптуры задают тон новым коллекционным влечениям. Именно здесь в 2018 году появилась инсталляция, больше напоминающая то ли гигантское канапе, то ли вертикально стоящие шампуры с шашлыком. Работа оказалась столь убедительной, что стоит до сих пор. Автор — Уго Рондиноне — формально ничего нового не предложил: подобную эстетику еще в начале XX века ввел в обиход Константин Бранкузи. Но как водится, правильное место и правильное время делают даже повторение — событием.

В Нью-Йорке роль такой неочевидной, но значимой локации исполняет смотровая площадка рядом с павильоном The Shed, где проходит Frieze и откуда начинается проложенный по бывшему железнодорожному мосту знаменитый парк Skyline (куратором которого, к слову, выступает Чечилия Алемани — куратор прошлой Венецианской биеннале). Именно здесь ежегодно по (без сомнения) прозрачному и справедливому конкурсу размещаются крупные скульптуры. До недавнего времени на площадке возвышалось «Старое дерево» от молодой швейцарки Памелы Розенкранц, а к неделе искусств 2025 года его сменила новая инсталляция — «Динозавр» Ивана Аргота из Колумбии. Перед зрителем — гиперреалистичный голубь высотой около пяти метров. Впечатляют здесь не столько масштабы, сколько подтексты. Во-первых, перед нами не белая «птица мира», а самый обыкновенный сизый голубь — городской обитатель, знакомый каждому. Апелляция — не к эфемерной гармонии, а к урбанистике; а если копнуть глубже — к теме миграции, массового перемещения и, увы, социальной турбулентности. Ведь традиционные «голубиные» точки планеты — от Трафальгарской площади до собора Парижской Богоматери и Римского форума — сегодня полнятся уже не птицами, а совсем иными перелетными элементами, порой, увы, с криминальным оттенком.

Второй любопытный момент — это то, что автора «Динозавра» представляет парижская галерея Perrotin, давно и настойчиво стучащаяся в закрытый клуб топ-6 мировых галерей. Казалось, во времена пандемии галерея уже почти заняла заветное место, но уход художника KAWS’а ощутимо ослабил хватку Эммануэля Перотена. Тем не менее факт остается фактом: в самом центре Нью-Йорка накануне открытия Frieze появилась масштабная скульптура художника, работающего с французской галереей. Кстати, еще до того, как были открыты павильоны самой ярмарки. Нетрудно было предугадать, что внутри павильона галереи на ярмарке нас ждет серия миниатюрных голубей того же автора, аккуратно упакованных и готовых к продаже. А сама публичная инсталляция, как водится, должна была служить идеальной разминкой — и визуальной, и коммерческой. Как оказалось впоследствии — мы ошибались.

Сама же ярмарка Frieze уже четвертый год подряд проводится в красивом, ультрасовременном, но неблагозвучно названном комплексе The Shed (с англ. — «сарай»). Архитектура здания, с ее подчеркнутой монументальностью и вертикальной иерархией, не стремится к демократии — а напротив, выстраивает четкую лестницу социального неравенства. Четыре этажа будто бы иллюстрируют положение дел на арт-рынке: ведущие дилеры обосновались на первом, все остальные — где-то выше, ближе к небу, но дальше от продаж. Даже VIP-зона, расположенная под самой крышей, удивила странной демократичностью: открытая для всех, она отказалась от привычных преференций для избранных, то есть от прохладного лаунжа, приватных коктейлей и уединенных диванов, как на «Базеле» или TEFAF. Хотя, справедливости ради, путь наверх — через три эскалатора — мог показаться столь утомительным, что идея «расслабиться с бокалом на высоте» теряла былую привлекательность.

Какие интересные тенденции отмечены нами на Frieze в этом году? Первое и, пожалуй, главное — повсеместное торжество декоративного искусства. Его стало так много, что порой казалось: экспозиции вот-вот начнут сливаться в один бесконечный интерьерный шоурум. Однако сам факт такого преобладания уже не вызывает удивления. Гораздо любопытнее скорость, с которой галереи подхватили этот тренд — как будто соответствующие отчеты и прогнозы рынка были не столько аналитическими, сколько директивными. Декоративность пронизывает все: от выбора материалов до визуальной эстетики. Если раньше подобные образы можно было увидеть разве что на выцветших фотографиях из советских парикмахерских, а в последние годы — в сгенерированных нейросетями неумелых дизайн-проектах, то теперь такие объекты уверенно заняли свое место и на ярмарках «первого эшелона».

Кстати, о декоративности. Джефф Кунс, похоже, окончательно ушел в открытый китч, поставив личный рекорд по безвкусице. Его новая серия — это попытка скрестить надувные игрушки с блестящими металлическими элементами; причем не в духе прежних балерин и собачек из эмалированного металла, а скорее в стилистике сочинских пляжей начала 1990-х. Те самые резиновые фигуры, с которыми каждый из нас когда-то фотографировался за приличные деньги — выстояв предварительно очередь в палящий зной. Эстетика, конечно, спорная, но узнаваемость — стопроцентная. Видимо, на этом этапе Кунс решил не столько шокировать, сколько умело нажать на кнопку коллективной постиронии.

Второе направление, неожиданно контрастирующее с первым, — это демонстрация художников, по-настоящему владеющих материалом и стремящихся удивлять. Не китчем, не дешевыми отсылками, а неожиданной подачей, нестандартными сюжетами и кропотливой ручной работой. Такой подход становится прямой противоположностью декоративной стерильности и говорит о том, что галереи, очевидно, предполагали наличие разных целевых групп. Среди посетителей ярмарки явно были и те, кто ищет визуальный комфорт, и те, кто приходит за глубиной, сопротивлением поверхности и сложной эстетикой. Другими словами, аудитория Frieze становится все более разноуровневой — и по степени искушенности, и по типу запроса.

Третье наблюдение: топ-галереи продемонстрировали редкое постоянство — они выставили тех же художников, что и год назад. И два. И три. Причем не просто тех же авторов, а работы из тех же серий, зачастую развешанные в тех же местах на стенах павильонов. Мы, разумеется, не поленились и сверили по архивным фотографиям с Frieze 2023 и 2024 годов — совпадения впечатляют. Кто-то мог бы заподозрить, что речь идет о непроданных остатках, но скорее всего это стратегическая игра в долговременную узнаваемость. Принцип прост: висит — значит, пользуется спросом. Или хотя бы создает его иллюзию.

Сама же галерея Perrotin, вопреки нашим ожиданиям, так и не представила миниатюрных голубей, аккуратно исполненных в формате для транспортировки коллекционерами в ручной клади. Вместо этого публика увидела серию работ с детскими портретами. Сюжеты этих произведений, будь они показаны в России, грозили бы не только мгновенным закрытием галереи (а возможно — и всей ярмарки), но и вполне реальными сроками заключения, согласно действующему законодательству. В сравнении с глубокой и выверенной экспозицией Уильяма Кентриджа от Hauser & Wirth, то, что представила Perrotin, выглядело не как провокация или художественное высказывание континентальной Европы в кризис, а скорее как банальное дурновкусие — следование настроениям распоясавшегося, но уже агонизирующего культурного класса Старого Света.

А теперь — хорошие новости. Мир наконец увидел, как должна выглядеть по-настоящему образцовая неделя искусств — по крайней мере с организационной точки зрения. Логистика, насыщенность, синхронность событий, даже погода будто была в сговоре с организаторами (за исключением проливного дождя из фильмов Дэвида Финчера на третий день ярмарки). Правда, пока что образцовой остается именно «неделя» — а вот само искусство… Ну что ж, дадим ему время. Мы верим, оно подтянется.

 Зина Фандéлина, AI